– Честное слово, я начинаю думать, что дело зашло слишком далеко, – сказал он племяннику за ужином. – Тут ни собаке, ни кому-либо еще теперь не разобраться. В субботу будет неделя, как пропали бедные девочки. Налить тебе портвейна? Лежат наверняка бездыханные на дне какой-нибудь проклятой пропасти.

Старик был так искренне взволнован, что Майк едва не поделился с ним планом завтрашней экспедиции к Висячей скале. Только вот тетушка выдвинула бы тысячу возражений. Повозившись в тишине с грецкими орехами, молодой человек наконец спросил, можно ли взять в пятницу арабского пони.

– У Альберта выходной, он предлагает отправиться в довольно дальнюю поездку.

– Без проблем. И куда вы собираетесь?

Будучи не самым уверенным лжецом, Майк пробормотал что-то насчет Верблюжьего Горба.

– Прекрасно! Кранделл знает эти места как свои пять пальцев. Он покажет, где можно хорошо поскакать галопом. Если бы не встреча комитета по выставке роз, я бы к вам присоединился.

(Благослови Господь выставку роз!)

– Только не опаздывай к ужину, – добавил полковник. – Ты же знаешь, как будет беспокоиться твоя тетя.

Майк знал и честно пообещал вернуться в Лейк-Вью самое позднее в семь.

– Кстати, – продолжил дядя, – в субботу нас с тобой ждут на обед и партию в теннис в Губернаторском доме.

– Обед и теннис, – повторил племянник, думая о том, сколько времени займет путь до озерца на площадке для пикника.

– Не хочешь персик? Или вот… какого-то желе? Женщины ничего не смыслят в организации хозяйства.

Майк, мысленно бродивший под луной по Висячей скале, вернулся к реальности освещенного лампами стола.

– Каждое лето одно и то же: после приема в саду подают чертовы объедки – холодная индейка, желе… выдающие себя за ужин. Скорее скромный полдник… Когда мы ходили в походы в Бомбале, я лично заботился о том, чтобы прислуге…

– Если позволишь, дядя, – сказал Майк, вставая, – я не стану дожидаться кофе и пойду в постель. Мы выезжаем рано утром.

– Хорошо, мой мальчик, желаю приятно провести время. Попроси кухарку приготовить тебе ранний завтрак. Перед конной прогулкой нет ничего лучше яиц с беконом. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, сэр.

Яйца, каша… По словам Альберта, на Висячей скале не было даже свежей воды.

За беспокойной ветреной ночью последовал тихий рассвет; спавшие на кроватях с медными остовами под шелковыми покрывалами просыпались под звон ручьев, окаймленных папоротником, и запах позднецветущих петуний. Водяные лилии на озере полковника только начинали раскрываться, когда Майк вышел через стеклянные двери комнаты на покрытую росой площадку для крокета, где на газоне тетушкин павлин устроил себе ранний завтрак. Впервые после событий прошлой субботы молодой человек чувствовал себя почти веселым. В совершенном мире Висячая скала и ее зловещее влияние казались настоящим кошмаром. На каштановой аллее проснулись и чирикали птицы, куры кудахтали на птичьем дворе. Щенок радостно лаял с такой настойчивостью, будто хотел разбудить всех вокруг. Тонкие завитки дыма поднимались над кухней Фитцхубертов, где прислуга разжигала огонь.

Майкл вдруг понял, что ушел без завтрака; теперь вся надежда была на то, что Альберт не забыл прихватить с собой перекус. Извозчик уже был в конюшне, затягивал подпругу на белом пони.

– Доброе утро, – сказал Майкл приятным английским тоном, как положено представителю высшего класса при встрече с любым другим человеком до девяти утра. Этот ритуал действовал везде, от улиц Лондона до берегов Нила.

Ответ Альберта также был характерен для его социального положения и страны.

– Эй, привет! Надеюсь, догадался выпить чайку?

– Не важно, – махнул рукой Майкл, который знал, что для приготовления чая необходимо серебряное ситечко. – Я взял фляжку с бренди и спички. Видишь, я все-таки начинаю понемногу разбираться в бушленде! Еще что-то нужно?

Альберт одарил его отеческой ухмылкой.

– Только немного провизии, котелок, пару кружек и складной нож, ну еще чистые тряпки и чуть-чуть йода. Мало ли что там найдем… Боже, что за несчастный вид? Ты же сам все это затеял… Еще две порции соломы. Можешь привязать к седлу. Тише, Лансер. Резвишься с утра пораньше, да, старичок? Ну что ж, в путь.

Другие дома вдоль крутой дороги близ Лейк-Вью уже бодрствовали, из труб шел дым – грели воду для умывания и чая. Фитцхуберты и их друзья составляли чопорное общество обеспеченных людей. Тут были и доктора с Коллинз-стрит, двое судей верховного суда, англиканский епископ и несколько адвокатов, чьи сыновья и дочери играли в теннис, наслаждались вкусной едой, хорошими лошадьми и прекрасным вином. Милые спокойные люди, для которых нынешняя англо-бурская война стала самым катастрофическим событием со времен всемирного потопа, и которые намеревались отмечать предстоящий юбилей королевы Виктории шампанским и фейерверками.

Двое юношей проехали на лошадях мимо конюха, мывшегося у водяного насоса перед богато украшенным деревянным стойлом (Майкл усмотрел в его действиях нечто «артистическое», на что Альберт презрительно фыркнул). Молочник с щетинистым лицом тащился на двухколесной повозке («на прошлой неделе в Вудэнде эту бедную корову оштрафовали за разбавление молока водой»), горничная подметала ступеньки зарешеченной веранды. Дорога неспешно вилась среди дремлющих садов, еще влажных от росы и накрытых тенью горных склонов. Участки девственного леса сменились безукоризненными теннисными лужайками, фруктовыми деревьями, кустами малины. В Англии Майкл никогда не видел такой пышной растительности. Была в местной зелени некая душераздирающая невинность, оживлявшая непримечательную архитектуру домов с красными крышами, стоявших среди кленов, дубов и вязов. Плодородная вулканическая почва, на которой розы все лето сияли почти тропической яркостью, подпитывалась бесконечным числом горных ручьев, искусно маскирующихся то под поросшую папоротником пещеру, то под заводь с золотыми рыбками под деревянным мостиком, то под чайный домик над миниатюрным водопадом. Майка завораживала эта благодатная сельская местность, где рядом друг с другом росли пальмы, дельфиниумы и кусты малины. Неудивительно, что дяде не хотелось возвращаться в Мельбурн в конце лета.

– Недешево, знаешь ли, жить здесь среди важных шишек, – говорил Альберт. – Только посчитай, сколько человек работает в Лейк-Вью! Я в конюшне, мистер и миссис Катлер – у садовника, потом кухарка и еще несколько девушек по дому. Не говоря уже о проклятом розарии и четырех-пяти чертовски хороших лошадях, которые круглый год уплетают сено за обе щеки.

Майка, никогда не задумывавшегося о финансах своих австралийских родственников, больше интересовала клумба за аккуратной изгородью из бирючины с пылающими сиреневыми и желтыми анютиными глазками. Их аромат, выплывавший на дорогу, идеально дополнял залитое ярким светом утро.

– Как называются эти штуковины? – спросил Альберт. – Хорошо пахнут, да? Анютины глазки, точно. Любимые цветы моей маленькой сестренки.