Аменхотеп мысленно повторил одно из изречений Имхотепа: «Не строй планов на завтра… Но как же тогда управлять государством? Хорошо, видно, быть мудрецом, а не фараоном…»

Когда паланкин фараона миновал статую Джосера, слева показались многочисленные каменные клети: настолько крохотные, что в каждой из них мог разместиться только один человек – продавец зерна[43]. Здесь же, неподалеку от клетей, располагались подземные зернохранилища. Правда, давно уже не используемые по назначению и оттого на данный момент пустовавшие.

Миновав каменные клети и сделав ещё два поворота направо, процессия достигла наконец двора, предназначавшегося для проведения хеб-седа. Посреди двора высился белый шатер, а возле него стояли пятеро облаченных в леопардовые шкуры жрецов, словно только что вышедших из царства Осириса.

Невольно по телу Аменхотепа пробежала дрожь: ещё немного, и его эфемерное тело, саху, переместится в мир мёртвых. Он снова вспомнил отца: тридцать лет назад тот перенёс сей непростой ритуал достаточно тяжело – целых десять дней не покидал своих покоев, жалуясь на слабость во всем теле. «Справлюсь ли я?.. Не суждено ли мне покинуть мир живых и остаться в Саккаре[44], в мире мертвых, навсегда?..» – обеспокоенно размышлял фараон.

Стараясь ничем не выдать охватившего его смятения, фараон покинул паланкин и уверенно ступил на землю. Жрецы почтительно поклонились. Главный жрец, грудь которого украшало массивное золотое ожерелье, испещрённое жреческим иероглифическим письмом, жестом пригласил фараона проследовать за ним в шатёр.

– Мы ждали тебя, о, владыка Нижнего и Верхнего Египта! – сказал жрец, когда они вошли внутрь. – Для совершения обряда всё готово.

Аменхотеп снова ощутил предательскую дрожь, на сей раз в коленях, но всё же нашел в себе силы успокоиться и осмотрелся. Перед его взором предстало кресло, застеленное шкурой леопарда, и ничего более – шатёр был фактически пуст.

Память вновь вернулась к событиям тридцатилетней давности: Аменхотеп попытался вспомнить, что он видел в шатре, когда ритуал хеб-седа совершал отец. Увы, попытка и на сей раз оказалась безуспешной. Зато из недр подсознания всплыли вдруг и промелькнули перед внутренним взором Северный храм со статуей Осириса, дом Севера, дом Юга, длинная узкая колоннада, тянущаяся вдоль южной стены… На миг Аменхотепу показалось даже, что он ощутил ее тогдашнюю прохладу… Затем вспомнилась расположенная на южной окраине храма усыпальница Гор-Нармера, окруженная оградой с изображениями кобр…

В этот момент к фараону неслышно приблизились двое жрецов и, взяв его под руки, подвели к креслу и бережно усадили в него. Тотчас появился хрупкий юноша – судя по виду, прислужник. Сняв с ног фараона сандалии, он быстро удалился.

Неожиданно Аменхотеп почувствовал, что на его плечи буквально навалилась чудовищной силы усталость. Страшно захотелось пить.

Словно прочитав его мысли, в шатер вошли трое жрецов, неся в руках круглые сосуды из розового кварца[45] с лебедиными горлышками.

– Испейте, о, солнцеподобный! – предложил главный жрец фараону.

Аменхотеп растерянно кивнул. Мало того, что его мучила жажда, он почувствовал, как хитон насквозь промок от обильного пота.

К фараону приблизился один из жрецов и протянул круглый сосуд. Аменхотеп принял его и, поднеся к губам лебединое горлышко, держа сосуд, как можно выше, дабы жидкость могла легко покинуть его и с лихвой утолить жажду.

Уже после нескольких глотков он почувствовал разлившуюся по телу невероятную легкость, тревога и страх чудесным образом бесследно исчезли. Главный жрец, подойдя к фараону вплотную, жестом показал, что жидкости выпито уже достаточно и следовало бы остановиться.

Владыка Египта нехотя оторвался от живительной влаги и, возвращая сосуд, разглядел на его гладко-розовой поверхности иероглиф, означавший слово «спокойствие». Вслед за первым последовали ещё два сосуда – с иероглифами «терпение» и «мудрость». Аменхотепу стало казаться, что он потерял счет времени…

Жрецы меж тем принесли ритуальное одеяние и помогли фараону в него облачиться. Теперь предстояло самое главное – переход во двор сердаба, откуда Аменхотепу предстояло отправиться в Загробный мир и встретиться там с духом Гор-Нармера…

* * *

Солнце клонилось к закату, дневная жара постепенно вытеснялась вечерней прохладой. Бог Атум незаметно, но настойчиво вступал в свои права. Вот пирамиды Джосера коснулись последние бледно-розовые солнечные лучи и, попав в специальное отверстие, расположенное над статуей Осириса в Северном Храме, и сконцентрировавшись, осветили изваяние бога, выполненное из чёрного алебастра.

Тутмос, стоявший в этот момент перед статуей, замер, преисполнившись священного трепета. Пока отец находился в шатре и готовился к посещению сердаба, эрпатор оказался предоставлен самому себе, поэтому и решил посвятить нежданно обретённую свободу знакомству с обширной территорией храмового комплекса.

Предусмотрительный Эйе приказал приготовить для наследника отдельный шатер неподалеку от дома Севера, где жили жрецы, и подать различные кушанья, вино и фруктовую воду. Тутмос же, утолив голод и испив вина, предпочёл вместо отдыха отправиться изучать местные достопримечательности. Именно так он и оказался вскоре в Северном храме перед изваянием Осириса.

Заслышав за спиной звук чьих-то шагов, эрпатор оглянулся: к нему приближался один из здешних жрецов. Тутмос почтительно поклонился, жрец ответил взаимным поклоном, после чего тоже приблизился к Осирису. На алтаре перед изваянием бога виднелись щедрые ритуальные дары.

Эрпатор подумал, что его присутствие нежелательно и уже собирался уйти. Но жрец жестом остановил его:

– Прошу тебя, эрпатор, останься! Я буду молиться Осирису, а ты мне поможешь…

Тутмос смутился, ибо не ожидал, что ему придется принимать хоть какое-то, пусть даже совсем незначительное, участие в ритуале хеб-седа. Он был уверен, что отец взял его с собой из банальной формальности: просто потому, что так положено. Ведь когда-то и дед, Тутмос IV, тоже посещал Саккару вместе с сыном, ныне – фараоном Аменхотепом III.

Подавив смущение, Тутмос коротко ответил:

– Я готов помочь тебе, жрец.

Тот, не задумываясь, протянул эрпатору кадильницу с благовониями. Разумеется, Тутмос, часто посещавший богослужения, прекрасно знал, что ему надлежит делать: во время молитвы окуривать благовониями алтарь и ноги божественного изваяния.

Жрец меж тем прижал руки к груди и, сосредоточившись, простёр их к Осирису. Северный храм огласился звучной молитвой:

– Хвала тебе, Осирис, повелитель вечности, чьи обличия не считаны и чьи формы исполнены величия! Саккара – властелин тайного места и проводник Загробного мира! Исида заключает тебя в свои объятия и прогоняет демонов с путей твоих. Те, кто лежит в земле, оживают, чтобы узреть божественного Атума. Они вдыхают воздух и не отрывают глаз от лица твоего. Когда солнечный диск опускается к горизонту, их сердца не омрачены тревогой, ибо они видят тебя – Вечность и Бессмертие!..[46]