В итоге, несмотря на молитвы обитателей дворца и неустанные хлопоты врачевателя, ближе к концу осени Нефрури родила мёртвого младенца. Роды, вдобавок ко всему, оказались преждевременными, и Пенту стоило больших трудов и усилий, дабы спасти жизнь хотя бы самой роженицы.

Тутмос и все его царственные родственники глубоко скорбели о случившемся. В связи с трагической утратой, постигшей божественное семейство, в Инебу-Хедже был объявлен специальный поминальный день, и все горожане дружно потянулись в храм Осириса, дабы вымолить у того снисхождение к совершенно невинному существу…

Таусер же ликовала – её план удался! Нефрури хотя и осталась жива, но после продолжительной болезни и тяжелых родов изрядно подурнела и ослабела.

Тем временем Тея, выдержав положенный сорокадневный[37] траур, начала всерьёз задумываться о поисках жены для Тутмоса. Причем, исходя из печального опыта с Нефрури, жены физически крепкой и не моложе пятнадцати лет, дабы та могла производить на свет здоровых и жизнеспособных детей.

Благодаря умело проведённой политике Таусер, Мемеса и Камоса выбор царицы пал в результате на Нитоприс. Девушка обладала приятной внешностью и отменным здоровьем, а именно эти критерии и волновали Тею превыше всего. Правда, по возрасту дочь первого советника фараона оказалась чуть старше Тутмоса – вскоре ей должно было исполниться шестнадцать лет, – но и божественная Тея, и сам Солнечный Гор решили закрыть на столь несущественное обстоятельство глаза.

Сам же Тутмос, тяжело переживший потерю желанного ребенка, воле своих солнцеподобных родителей более не противился. Ибо теперь отчетливо сознавал, что ради воспроизведения на свет полноценного потомства жена будущего фараона должна быть не только красива, стройна и умна, но ещё и крепка здоровьем.

Что же касается самой Нефрури, то благодаря стараниям Пента она со временем окончательно выздоровела и даже похорошела, однако стала ещё более замкнутой и неразговорчивой. Но, увы, врачеватель вынес неутешительный вердикт: иметь детей девушка никогда уже более не сможет.

Тея, желая хоть как-то облегчить участь бывшей наложницы сына, пристроила её ко двору номарха в городе Хемену. Несмотря на почтенный возраст, тягу к молоденьким девушкам номарх по-прежнему испытывал немалую, а такому деликатному обстоятельству, как бесплодие новой наложницы он особого значения не придал, благо потомство имел к тому времени уже весьма многочисленное.

Тутмос и Нитоприс стали законными супругами: перед ликом богини Исиды священный обряд бракосочетания совершил в одном из храмов Инебу-Хеджа сам Верховный жрец Ранеб. А через девять месяцев у молодой четы родился первенец, в честь которого, по велению фараона, в Инебу-Хедже был устроен грандиозный праздник.

Шли годы. Эрпатор Тутмос и Нитоприс произвели на свет уже двух сыновей и дочь. Не отставал от них и младший брат эрпатора Эхнотеп: он женился на юной красавице Нефертити – дочери весьма влиятельного жреца Эйе. Несмотря на нежные и искренние чувства к супруге, спустя какое-то время Эхнотеп взял в наложницы ещё и Кийа – фактически родную свою сестру по отцу, – а чуть позже женился и на ней.

Нефертити едва исполнилось пятнадцать, когда она понесла уже второго ребенка. Кийа была чуть старше первой жены Эхнотепа и теперь тоже находилась в тяжести. Эхнотеп, лишившись привычного внимания жён из-за их деликатного на данный момент положения, заскучал и начал подумывать о наложнице. Он совершенно не понимал своего старшего брата, который вот уже почти шесть лет неизменно делил ложе с одной лишь Нитоприс и о других женщинах даже не помышлял.

Эйе, жрец храма Осириса, всё более укреплял свои позиции и влияние при дворе фараона. Аменхотеп часто приглашал его на заседания Священных советов, и жрец высоко ценил доверие Солнечного Гора. Как человек умный и прозорливый, Эйе прекрасно понимал, что помыслы и цели большинства влиятельных египетских жрецов не всегда служат государственным интересам и если в срочном порядке не предпринять никаких мер, власть фараона в стране может стать вскоре чисто формальной.

Будучи верховным жрецом богатого храма Осириса, второго по величине в Инебу-Хедже после храма Атума (откуда безраздельно властвующий там Ранеб распространяя свое влияние на весь Египет), Эйе и сам владел обширными земельными территориями. Часть получаемых с них доходов он, как и положено, сдавал в царскую казну, какую-то часть тратил на нужды храма, все же остальные средства – причем, весьма немалые! – тратил исключительно на членов своей семьи. Ибо помимо Нефертити у него были ещё две дочери, и он надеялся устроить их судьбы столь же успешно, как это получилось со старшей.

Нынешнее положение дел в высших кругах власти страны жреца изрядно беспокоило. Особо же его возмущало поведение Ранеба, который, обладая в Египте практически безграничной властью, ценою устрашения либо подкупов склонил на свою сторону многих сегеров и сановников, ставших отныне полностью разделять его весьма опасные политические взгляды. На правах Верховного жреца Инебу-Хеджа Ранеб лично контролировал все храмы Египта и, следовательно, устранял неугодных служителей культа и назначал на их места людей из числа своих сторонников, не считаясь ни с чьим мнением. А не так давно он единолично завладел древним свитком, доселе почти полторы тысячи лет хранившимся в храме «Миллионов лет» в Абидосе.

Свиток сей был написан ещё во времена фараона Хат-Гора, одного из прямых потомков божественного Гора, победившего Сета. Текст древнего папируса гласил, что Гор создал армию «Железных людей», во главе которой поставил неких Шемсу-Гор, наделив их особыми знаниями богов. С тех пор Шемсу-Гор, став фактически самыми доверенными и приближенными людьми Гора, помогали ему править Египтом. Они же и положили начало появлению в Египте жрецов.

Самоуверенно причисляя себя к потомкам Удиму – верховного вождя Шемсу и всего войска, спасшего божественного Гора в одной из битв от неминуемой гибели, – Ранеб тем самым ставил себя едва ли не на одну ступень с фараоном. Дескать, если бы не мой пращур Удиму, не сидеть бы никогда Гору на троне Нижнего и Верхнего Египта!

Аменхотеп давно знал о существовании свитка, описывающего историю зарождения «Железных людей», но ознакомиться с его содержанием до сей поры всё никак не решался. И теперь он размышлял, как ему поступить с Ранебом. Оставить поступок амбициозного Верховного жреца без внимания? Но тот и без того уже мнит себя чуть ли не полубогом! Или всё же попросить его вернуть свиток и, воспользовавшись случаем, наконец-то прочесть?..

Так и не придя ни к какому решению, Аменхотеп, предварительно выдворив из кабинета хранителя печати и главного писца, пригласил к себе Эйе, дабы испросить у того совета. Жрец, выслушав фараона предельно внимательно, признался, что полностью разделяет его опасения.

– Мой повелитель, положение со свитком сложилось весьма щекотливое, – сказал он. – Я подтверждаю существование сего папируса. Храм «Миллионов лет» всегда считался хранилищем наидревнейших свитков. И не только их: думаю, его подземелья скрывают нечто неизмеримо большее. Конечно, доступ ко всем этим реликвиям раньше имели лишь избранные жрецы, но теперь…