Кирстин стиснула зубы.

– Я не понимаю, что вам от меня нужно, – сказала она упрямо, – вызовите меня в полицию, если вам так хочется – а сейчас просто дайте мне поесть.

– Вы правда хотите прийти туда? – спросил Торренс с любопытством. – Вы потратите время, я тоже потрачу его. Камеры, протокол… Вы ведь мне не враг, я не хочу вам вреда. Вы такая же жертва, мис Кейр… Только не могу разобраться, понимаете вы это или нет.

Кирстин решительно откусила бутерброд, делая вид, что не слышит его слов.

Торренс залез в карман и, достав оттуда пачку фотографий, выложил на стол.

– Их краткие биографии на обратной стороне, – сказал он, – почитайте и подумайте. Хотите вы быть рядом с человеком, который оборвал их жизнь – или нет.

Кирстин молча смотрела на него.

– У нас уже есть один свидетель, – продолжил Торренс. – Майкл Бун готов дать показания.

Кирстин вздрогнула, но промолчала.

– Нам нужен ещё один человек, вот и всё. Если вы согласитесь рассказать свою историю – этому подонку конец.

Кирстин молчала.

– Позвоните мне, – Торренс опустил поверх фотографий визитную карточку, – я буду ждать. Мы сможем вас защитить, мис Кейр.

Поднявшись из-за стола, Торренс двинулся прочь, а Кирстин, потеряв остатки аппетита, долго сидела неподвижно и смотрела на лежащие перед ней фотографии и телефон.

Прошла неделя. Кирстин приняла решение больше не появляться на занятиях, но заключение в квартире сводило её с ума. Она больше не могла находиться в одиночестве и в отсутствие других собеседников – охрану она в числе последних не считала – норовила подгадать время для столкновения с Реем на кухне.

Злость исчезла совсем. Что бы ни хотел доказать мексиканец, его выходка лишь подтолкнула Кирстин к и без того уже понятному для неё решению: она хотела вернуться. Она не представляла себе, как будет жить с человеком, который зарабатывает деньги на продаже таких же, как она сама, но и жизни без Рея представить себе не могла. Рей на фоне всего случившегося уже не воспринимался как враг – напротив, он казался единственной опорой в окружившем Кирстин безумном мире.

Рей рассказал страшные вещи про мексиканские картели – то, о чем не говорят в основном по новостям. Как оказалось, в Мексике идет настоящая война между наркобаронами и правительственными войсками. Безжалостная, уносящая сотни жертв война, которой не видно конца. Мало того, сами полицейские и военные переходят на «работу» в картели и приносят с собой знание тактики государственных подразделений. Кроме всего этого и сами картели воюют между собой – за рынки сбыта, за влияние, за огромные деньги, что текут отовсюду за столь популярный товар.

Простые люди слагают прочувственные песни о героях, сражающихся с правительством, превозносят их, и дети, подрастая, пополняют ряды бойцов, заменяя собой тех, кого сожгли, расстреляли, кого казнили перед камерой жутким образом, стараясь запугать противников. Люди начали поклоняться Санта Муэрте, обряжая в подвенечное платье скелет и поднося ему цветы – и культ этот разрастается, заставляя верить, что такая смерть неизбежна.

Кирстин слушала всё это, но не удивлялась ничему.

– В мире полно психов, – подытожил Рей.

– На самом деле, я не могу сказать, что это психоз, – произнесла Кирстин задумчиво, – они просто видят мир кардинально отлично от нас. Как иначе видели его первобытные племена, викинги или римские рабы… Даже люди средних веков видели его совсем не так, как мы. Только в Возрождение люди стали чем-то походить на нас.

– Не знаю. Судить не берусь, – Рей встал и, без спроса поцеловав Кирстин в висок, направился к себе. В эти дни он большую часть времени проводил в кабинете, совещаясь с Йонасом и ещё парой доверенных людей. Так что как бы Кирстин ни нужно было его общество, она, теперь уже вынужденно, оставалась в одиночестве.

Кроме того, дом и охрана Рея больше не казались ей неприступными. Она необыкновенно отчётливо ощутила, что находится на войне, где люди убивают друг друга всерьёз. Кирстин и раньше понимала, что отходить от охраны хотя бы на пару шагов может быть рискованно, но теперь и рядом с ней не чувствовала себя в безопасности. Единственным человеком, рядом с которым Кирстин по-прежнему было спокойно, стал Рей.

Кирстин не сопротивлялась, когда после долгих разговоров с подручными Рей выходил в гостиную и обнимал её – со спины, потому что Кирстин по большей части стояла неподвижно и смотрела в окно. Напротив, она закрывала глаза и откидывалась ему на грудь.

– Всё будет хорошо, – говорил Рей.

Кирстин кивала, хотя и не испытывала уверенности в его словах, и они долго стояли так.

Однако о встрече с Торренсом Кирстин рассказывать не спешила. Слова полицейского очень удачно наложились на её собственные попытки осмыслить, что происходило в её жизни последний год.

С определённой точки зрения Торренс был прав. Она была жертвой – и что самое неприятное, оказалась одной из тех жертв, что влюбляются в своих насильников.

Это было так – и не так. Кирстин вспоминала самые первые свои бессонные ночи с телефоном в руках и теперь по-новому осознавала, что тот человек, которому она доверилась когда-то от и до, в самом деле с ней. В самом деле любит её. И всё остальное, что произошло в промежутке между их знакомством и этим осознанием, можно было забыть как страшный сон.

Но, пытаясь забыть, Кирстин лишь снова вспоминала подвал и липкое ощущение страха, чужого человека – не Рея – касавшегося её и рассматривавшего со всех сторон. Да, возможно, для неё всё и кончилось хорошо. Но были ещё девушки в яхтклубе, беловолосая шведка со шрамом через всё лицо и мёртвая арабка… И сколько их таких не вернётся домой, Кирстин не могла представить.

– Сколько жертв у тебя бывает в год? – спросила она как-то, когда они с Реем стояли так, глядя в окно.

Рей вздрогнул.

– Мы не называем их так, – ответил тот.

– Не сомневаюсь, – горькая усмешка промелькнула у Кирстин на губах, – наверное, вы зовёте их игрушками или, как сказал Майкл… питомцами… За меня ты заплатил два миллиона восемьсот. Но я слышала, что в бордели в Германии человека могут продать за пару тысяч, это так?

– Так, – не стал спорить Рей, – на тебя был именной заказ. Вернее… на девушку с твоим типажом. Я увидел тебя и понял, что ты подойдёшь.

– А если бы не подошла… Ты бы продал меня за пару тысяч? Мне столько заплатили за садового зайца, которого я вырезала в октябре, – горькая усмешка пробежала у Кирстин по губам.

– Если хочешь узнать свою цену в денежном эквиваленте – то во время торгов ставки дошли до двух семисот. Но после первой выставки мне уже предлагали три с половиной. Для сравнения… Ханна и Марта были проданы за четыре миллиона вдвоём.