За сникшим комбригом неотступно следовала «пэ-пэ-жэ» («походная жена») в такой же бекеше с элегантной пушистой меховой окантовкой. Впрочем, иногда Шмаков что-то невнятно говорил толпившимся около него связным кавалеристам, составлявшим одновременно и его личную охрану. Всех словно подменили. Голосов не было слышно.

Где-то у обоих под стременами топтались изнурённые бойцы с пулемётами, длиннющей увесистой бронебойкой в онемевших руках. Каждый оставался при своих мыслях. Вопросов, связанных с неудавшимся прорывом блокады, возникало множество. Шёпотом прикидывали, к чему всё это может привести. Выводы были неутешительны.

Московская бригада осназа отличалась от местных отрядов и соединений прежде всего оснащением, вооружением, экипировкой, внутренней дисциплиной и сочувственным отношением к местному населению. Разумеется, и к соратникам по борьбе с врагом. По мере возможности выручали их взрывчаткой и боеприпасами. Реже вооружением, когда у них не хватало. Благодаря этому в бригаду вливались отдельные группы, и её численный состав превысил триста душ, включая занятых в огромном хозяйстве.

Первостепенную роль играл личный состав, уровень его интеллекта, порядочность, боеспособность, сообразительность. Много было заслуженных спортсменов Москвы и ближайших районов. Бригада формировалась по инициативе и при личном участии старшего майора госбезопасности Павла Анатольевича Судоплатова – начальника Четвёртого управления разведки и диверсии НКГБ СССР.

Борьба с коварным, изощрённым противником требовала от бойцов постоянного риска и самопожертвования. Абсолютное большинство воинов старались выполнить свой священный долг перед Родиной. Однако попадались и слабовольные либо с червоточинкой. Иногда они бывали склонны к авантюрным поступкам, а иногда и к измене. Однако подобное случалось крайне редко. Как правило, это были люди из числа бежавших из фашистского плена. Но это считалось ЧП и только усиливало бдительность.

Помимо участия в серьёзных операциях, немалые силы приходилось тратить на «вычисление» замаскированных лазутчиков и делать всё возможное для их разоблачения.

Этот вопрос постоянно оставался в повестке дня.

– Не исключено, что они находятся где-то рядом с нами, – утверждал старший лейтенант Котельников.

Некоторые командиры сомневались, как-то нерешительно допускали подобное, другие напрочь отвергали:

– Чтобы фашистский шпион или диверсант находился рядом с нами?! Прямо здесь?! Извини, но ты – малость того.

На том разговор прекращался.

Скептики отделывались поговоркой: не так страшен чёрт, как его малюют. Дескать, мы не глухие, не слепые и кое в чём тоже смыслим.

Немалый вред наносило и тщеславие отдельной личности, облечённой властью. Такому человеку доверяли на самом верху, не ведая о его повседневном поведении и поступках, методах командования. В докладах о положении дел в бригаде и за её пределами зачастую содержалось немало искажений действительного положения дел, что было невдомёк руководству Центра, расположенного за полторы и более тысячи километров от места действия.

Наверху, разумеется, верили отчётным радиограммам. Как правило, они соответствовали существующему положению. Пусть оно представлялось в приглаженном виде или оставалось недосказанным что-то негативное. Думали: не велика беда!

На местах, конечно, были и такие, кто замечал торчавшее из мешка шило. Но кто мог об этом пикнуть? Люди, подолгу находившиеся во вражеском тылу, невольно привыкали ко всему аномальному. То, что вначале воспринималось как «чуждое», теперь казалось лишь «странным».

Одни делали вид, будто ничего не замечают, и помалкивали. Другие, если и позволяли себе слегка дать волю языку, то завуалированно или наедине с верным другом.

В состав немецких войск, осаждавших Клетнянский лесной массив, входила и часть власовской армии. Бились власовцы не столько отчаянно, сколько шумно-скандально, с руганью. Все власовцы были в немецкой военной форме с нарукавной нашивкой «РОА» либо названием азиатских советских республик. Имелись такие незначительные по численности формирования.

Партизаны впервые столкнулись с подобной публикой. Наиболее озлобленно вели себя украинцы и русские изменники. В ходе боя с помощью громкоговорителя они всячески поносили Советскую власть, предрекали ей поражение, угрожали расправой и ужасно сквернословили. Оказавшись в плену у партизан, изображали себя мучениками, насильственно втянутыми во власовскую авантюру. Но попадались и агрессивно настроенные. Таких было немного. Обычно они выглядели понуро. Знали, с кем скрестили мечи. Трепетали перед тем, что в конце концов их ждёт.

А время шло. И «проколы» следовали.

Для решения вопроса о выходе из создавшегося положения комбриг Шмаков и начальник разведки Сёмин решили образовать штаб под Объединенным командованием, который бы заблаговременно решал, какие меры следует предпринять в связи с обостряющейся в районе обстановкой.

Форум участников совещания предстоял авторитетный. Одиннадцать командиров, среди них комиссары, начальники штаба или разведки. Повестка дня: «Выход из создавшегося положения в районе дислокации».

Во вступительном слове генерал Сёмин отметил, что открыть совещание должен был комбриг Шмаков. Но за полчаса до его начала примчался посыльный от командира батальона – комбригу необходимо было срочно прибыть на заставу. Там немцы пытаются прорвать нашу оборону. В батальоне имеются раненые. На другой заставе ещё с ночи находился комиссар Малюгин.

– Таким образом, комбриг Шмаков поручил выступить мне. Возможно, комиссар Малюгин подскочит, – сказал Сёмин. – А пока, если нет возражений, приступим к работе.

Возражений не было. Первое слово Сёмин предоставил командиру отряда капитану Скандилову.

Во время его выступления на пороге землянки появился часовой и вызывал генерала Сёмина. За дверью стояла радистка Таня. Скороговоркой она дала понять Сёмину, что он срочно нужен, поскольку у неё – связь со штабом армии. И тут же убежала. С порога Сёмин крикнул собравшимся, что идёт на связь со штабом армии.

– Я сейчас же вернусь! Продолжайте…

И побежал вслед за радисткой.

Совещание продолжалось. Но не прошло и десяти минут, в течение которых обсуждались предлагаемые планы выхода из блокированного района, как раздался мощный взрыв. Содрогнулись деревья. Казалось, что небо грохнулось на грешную землю! Откуда-то издалека откликнулось жалостливое, сочувствующее эхо, после чего установилась гробовая тишина. Всё замерло. На месте просторной штабной землянки зияла огромнейшая воронка. Кругом – бревна, еловые ветки от наружного камуфляжа, обломки досок и искарёженные тела участников совещания.

Когда Сёмин прибежал к месту, откуда вышел всего минут десять назад, то увидел огромную воронку, над которой клубился сизый дым. Отдавало гарью вперемежку с порохом. Сёмин причитал: