Определенные надежды на решение этой проблемы вселял опыт минных заграждений на Дунае и первой в истории успешной торпедной атаки. 14 (26) января 1878 г. в бухте Батума катера капитана 2-го ранга С. О. Макарова потопили турецкий пароход «Ихтибах», выпустив по нему две, как тогда говорили, самодвижущиеся мины (торпеды) Уайтхеда.

В то время используемые в России морские мины делились на два типа — гальванические и гальвано-ударные. Первые в основном применялись для охраны береговых крепостей, заливов и портов и числились по военному министерству, вторые — использовались морским ведомством. Как первые, так и вторые срабатывали одинаково: проходивший корабль сдавливал выступавшие свинцовые «рожки», что приводило к замыканию электрической цепи запала и взрыву. В гальвано-ударных минах электрическая батарея находилась в самой мине, за счет чего последняя получала автономность. В гальванических минах батарея располагалась на берегу. Установка последних занимала больше времени и была связана с определенными сложностями. Зато после их установки простым переключением рубильника можно было перевести минное заграждение из боевого состояния в безопасное, что позволяло проводить через него торговые и другие гражданские суда. Мины (торпеды) Уайтхеда были оружием новым, и их суммарный запас в Морском министерстве не превышал 50 штук.

Еще 31 января (12 февраля) 1878 г. С. О. Макаров писал Н. А. Аркосу, что первые дни разрыва с Англией дадут нам «преимущества для нападения», а «при нашей теперешней опытности мы можем безнаказанно сделать нападение на суда, стоящие в проливе или в другом месте»[1349].

Однако активные действия по подготовке минирования Босфора стали разворачиваться уже после того, как броненосцы Хорнби ворвались в Мраморное море. 8 (20) февраля по приказу главнокомандующего из Петрошан на Дунае выступил отряд гвардейского экипажа и 28 февраля (12 марта) прибыл в Сан-Стефано. В состав отряда входило подразделение, обученное минному делу, однако сами мины доставлены не были. Из-за трудностей транспортировки в условиях распутицы отряд выступил к Босфору без мин.

Организация минных заграждений была поручена генерал-адъютанту, вице-адмиралу А. А. Попову. В начале февраля вооруженные пароходы «Веста» и «Великий князь Константин» с минами на борту под командованием Попова прибыли в Бургас. 9 (21) февраля Попов приказал Макарову: «Ввиду возможного разрыва с Англией» пароходы должны ежедневно с рассветом выходить в море и к вечеру возвращаться в Бургас[1350]. «Русские моряки, — отмечает Н. В. Скрицкий, — были готовы заградить минами Босфор, порты Румынии и Болгарии»[1351]. Такой же оценке придерживается и А. Б. Широкорад[1352].

Однако 24 февраля (8 марта) Попов сообщил управляющему Морским министерством вице-адмиралу С. С. Лесовскому, что после его прибытия в главную квартиру «идея заграждения Босфора минами не была встречена полным сочувствием со стороны начальника штаба на том основании, что предпринимаемые для этого меры могут помешать успешному окончанию мирных переговоров»[1353].

Вместе с этим 3 (15) марта на докладе великого князя Константина Николаевича Александр II написал: «Ты уже знаешь, что заграждение Босфора я считаю необходимым, и потому одобряю все меры, предложенные Поповым». Через три дня император даже повелел Лесовскому запросить Попова, сможет ли тот с имеющимися в его распоряжении силами приступить к минированию Босфора. «Готово восемьдесят мин, — отвечал Попов, — но это слишком мало; ожидаю из Севастополя пироксилин для двухсот»[1354]. Но к этому времени дефицит мин усугубился категорическим отказом турок допустить русские войска в Беюк-Дере.

Только в середине марта мины были приготовлены в достаточном, как считал Попов, количестве. 18 (30) марта, одновременно с телеграммой императора по докладу Обручева, он представил подробные соображения о постановке с берега минных заграждений в Босфоре. Однако рекомендациям Попова не суждено было осуществиться.

Тем временем из Петербурга Александр II, вспоминая печальный опыт январской телеграммной неразберихи и чувствуя нерешительность брата-главнокомандующего, усиливал давление на него. Вечером 19 (31) марта главнокомандующий получил следующую телеграмму императора:

В письме же от 20 марта (1 апреля) у императора, по словам Татищева, «вырвался горький упрек» в адрес брата: «Что скажет Россия и наша доблестная армия, что ты не занял Константинополя!.. Я с трепетом ожидаю, на что ты решишься…»[1356].

На телеграмму от 18 (30) марта главнокомандующий сначала ответил весьма лаконично: «Шифрованную телеграмму получил, все будет принято к сведению, и буду действовать по обстоятельствам». Но как его брат может действовать «по обстоятельствам» под стенами Царьграда, Александр II уже хорошо усвоил, поэтому 20 марта (1 апреля) в Сан-Стефано открытым, нешифрованным текстом полетело его новое послание:

Но в этот же день император шлет своему брату и другую телеграмму, в которой предлагает ему под благовидным предлогом оставить командование армией:

Резкий тон первой телеграммы крайне встревожил главнокомандующего. Сначала он попытался оправдаться в двух коротких посланиях, а 21 марта (2 апреля) написал и отправил в Петербург подробное донесение.

«Для полного утверждения нашего на Босфоре, — констатировал великий князь, — необходимо занять оба берега пролива и положить в нем минные заграждения». Но в настоящее время, по его мнению, «более или менее обеспечено» занятие лишь европейского берега: «все средства для этого приготовлены, и армия, собранная под Константинополем, находится в полной готовности двинуться вперед по первому требованию».