– Может, это пылевая туча? – сказал Зорин, когда мы обсуждали, сообщить ли на «Гею» о наших опасениях. Мы решили, что сообщать не стоит, поскольку товарищи помочь нам не смогут, только будут без толку волноваться. Весь следующий день работа шла, как обычно; закладка котлована под второй агрегат приближалась к концу, ангар автоматов был прикрыт дополнительной броней. Мы не могли защитить лишь временную мачту радиостанции, которая поднималась на 45 метров над уровнем равнины и удерживалась системой стальных канатов, растянутых якорями.

Ночью меня разбудил гром, такой сильный, словно над головой ударили в набат. Оглушенный, я еще мгновение лежал, прислушиваясь к затихающему пронзительному звуку. Кровать дергалась, словно ее трясли. Я сел, опустил ноги и босыми ступнями ощутил мелкую дрожь в полу. Спросонок у меня мелькнула мысль, что наш астероид – пробудившееся живое чудовище, что его каменная кожа начинает шевелиться. Почва заколыхалась еще сильнее. Я проснулся окончательно.

– Слышишь? – крикнул я в темноту.

Ответа не было, но я знал, что Зорин не спит.

Через четверть часа взошло солнце и вся окрестность ослепительно заблестела. Сколько хватало глаз, было видно, как скалистая равнина взрывается одновременно в десятках мест. Не было слышно ни звука, только белые каменные брызги взлетали то ближе, то дальше, да время от времени почва колебалась, словно палуба корабля, сражающегося с бурей. Метеориты, невидимые во время полета, иногда неописуемым образом отскакивали от скал, демонстрируя в головокружительном вращении свои бока. Мы молчали, а за окнами продолжался каменный дождь. Скалы дымились, песчаные фонтаны взлетали и опадали, время от времени отзывались тонким звоном осколки, ударявшиеся о наши стены; и вновь наступала тишина, которую внезапно прерывал металлический грохот, будто взрывался и валился на голову потолок: это какой-то шальной камень попадал в верхнее покрытие бронекамеры.

Через три часа солнце зашло. Метеориты продолжали падать, однако реже и слабее, поскольку теперь сама планета прикрывала нас от их главного потока; а те, которые сыпались на ее ночное полушарие, достигали всего лишь скорости свободного падения, незначительной по отношению к космической стремительности потока.

Мы еще не знали направления этого потока и как далеко он простирается. Приходилось ждать. Наступил день, и почва опять заколебалась. На нас снова обрушивались мощные удары, блиндаж отражал их, издавая тяжкий звук; казалось, стальные стены прогибаются и пружинят под этой лавиной ужасающих ударов. На следующую ночь каменный град хотя и ослабел, но сделался таким частым, что нечего было и думать, чтобы выйти из бронекамеры, – и это было только еще начало.

День за днем и ночь за ночью в кошмарном сиянии раскаленных солнцем скал и в ледовом мраке ночи, расцвеченной далекими звездами, бушевал камнепад. Под его ударами почва дрожала, как живое существо, стены тряслись, лихорадочная дрожь расползалась по предметам, пронизывала наши тела; в глухой тишине, время от времени взрываемой протяжным грохотом, уплывали часы. Мы были в заключении. Небо извергало из своей черной пасти целые реки каменных обломков и колотило ими по поверхности астероида. Связь с атомным складом и ангаром автоматов пока не была нарушена. Когда на следующую ночь бомбардировка ослабела, мы вызвали автоматы и приказали приступить к работе. Они вышли, но приблизительно через час один из них рухнул, разбитый прямым попаданием; его панцирь разлетелся, как стеклянный. Другие заколебались, прервали работу и вернулись в ангар: начали действовать предохранительные устройства. Утром мы увидели разбитый автомат: он лежал на расстоянии трехсот с лишним метров от бронекамеры, вдавленный в песок черной каменной глыбой.

Мы рассчитывали, что астероид вот-вот выйдет из потока и адский обстрел прекратится, поэтому все еще ни о чем не сообщили нашим товарищам.

Радиостанция размещалась на верхнем этаже бронекамеры, и сквозь иллюминатор в центре купола обычно было видно черное небо. Теперь автоматическое устройство закрыло его стальной крышкой. Здесь, наверху, мы беседовали с товарищами. Связь держали ночью, когда метеоритов было меньше; прямых попаданий в камеру в это время не случалось, и нам удавалось скрыть от «Геи» происходящее. Мы молчали главным образом потому, что «Гее» оставалось всего пять дней пути до белой планеты и внимание товарищей сосредоточилось на проблеме контакта с ее обитателями.

Разговаривая с друзьями, расспрашивая о ближайших планах экспедиции, мы слышали, поскольку это происходило под самым потолком, легкий, ни на мгновение не прекращавшийся шорох – это космическая пыль сползала с покатой поверхности крыши и все более толстым слоем обкладывала стены; наш бронированный «дом» был наполовину засыпан этим звездным песком.

На следующий вечер радиоприем сильно ухудшился. После беседы с «Геей» мы обнаружили, что главный рефлектор антенны изогнут и в нескольких местах продырявлен.

– Работа стоит уже три дня, – заметил я, – а теперь нам грозит потеря связи.

– Автоматы починят антенну.

– Ты уверен, что они пойдут?

– Да.

Зорин подошел к пульту управления и по радио вызвал автоматы. Стояла ночь, метеориты падали реже. Он послушал и выключил микрофон.

– Идут? – спросил я.

Он стоял посреди кабины, широко расставив ноги, прищурившись, как борец, наблюдающий за противником, и молчал.

– Что будем делать? – спросил я наконец.

– Будем думать. А пока – давай споем.

Мы пели почти час. То он, то я вспоминали новые песни. Мимоходом он заметил:

– Предохранительное устройство можно выключить, понимаешь?

– Да, только не на расстоянии, – возразил я.

Мы снова запели. По временам Зорин прислушивался. Наконец встал и огляделся в поисках скафандра.

– Ты хочешь идти туда?

Он молча кивнул и стал натягивать серебристый скафандр. Подтянул его кверху за воротник и проворчал:

– Хорошо, что в нас нет предохранителей…

– Подождем немного… – начал я, понимая, что не в силах помешать ему.

– Нет. Работа могла бы подождать, но надо починить антенну.

Он говорил тихо, но за этим спокойствием скрывался гнев. Проверил застежки на плечах, поднял с пола шлем, взял его под мышку и направился к двери.

«А я словно бы и не существую», – пронеслось у меня в голове. Ощущение растерянности и беспомощности исчезло. Меня охватило холодное бешенство. «Я, пожалуй, малость похож на него», – подумал я, торопливо надевая скафандр. Когда я, застегивая ремни, вышел в шлюз, он как раз стоял у двери. На звук моих шагов он обернулся, не снимая руки с затвора. Я сделал вид, что не замечаю этого, плотно закрыл внутреннюю дверь и подошел к нему вплотную.

Так мы и стояли в слабом свете лампы – две серебристые фигуры на фоне темных металлических стен.

– Что это значит? – спросил он наконец.