Старик надел скафандр, пошел по коридорам к трюму, уже ступил в шлюз – и вдруг услышал: кто-то спешит следом.

– Клавэйн?

Он обернулся, держа шлем под мышкой.

– Фелка?

– Ты не сказал, что уходишь.

– Мне духу не хватило.

– Ну да, я бы попыталась тебя отговорить. Но я понимаю: ты должен быть с бойцами.

Он молча кивнул.

– Клавэйн…

– Фелка, прости за…

– Это не важно, – сказала она, подступая к нему. – В смысле, об этом можно поговорить позже. По пути.

– По пути куда? – спросил он растерянно.

– Я лечу с тобой.

Только сейчас он понял, что Фелка тащит за собой скафандр. Шлем болтался на руке, будто перезрелый плод на ветке.

– Зачем?

– Все просто: если ты умрешь, я хочу умереть вместе с тобой.

Они отчалили. Клавэйн глядел на удаляющийся «Свет Зодиака» и думал, сможет ли вернуться на него.

– Будет не слишком приятно, – предупредил он Фелку, увеличивая тягу до предела.

Аппарат подавил четыре пятых инерции шаттла, но зона подавления не накрывала пилотскую рубку. Клавэйн с Фелкой ощутили всю тяжесть восьми g – будто на груди лежит штанга, до предела нагруженная дисками.

– Я выдержу! – пообещала женщина.

– Смотри, еще не поздно вернуться.

– Я лечу с тобой. Нам о многом нужно поговорить.

Клавэйн вызвал изображение поля боя – хотел узнать, что случилось, пока он облачался в скафандр и возился с яхтой. Штурмовые суда метались вокруг «Ностальгии по бесконечности» стаей разъяренных шершней, с каждым оборотом вокруг нее подбираясь все ближе. Уже погибло двадцать три солдата армии Скорпиона, большинство – гиперсвиньи. Но фронту атаки оставалась всего лишь пара километров до корпуса. На таком расстоянии штатная артиллерия субсветовика была неэффективна. Жирный значок, отмечающий положение «Буревестника», уже приближался к внешнему краю атакующего роя. Триумвир вернула «адские» пушки в трюм звездолета – все, кроме одной. На дисплее, показывавшем события в системе, было видно, что гравитационное орудие волков по-прежнему раздирает невидимым клыком тело звезды.

Клавэйн уменьшил размеры экранов, чтобы все картинки попадали в поле зрения одновременно, и предупредил Фелку:

– Боюсь, разговаривать будет непросто.

– А зачем нам разговаривать вслух? – раздалось у него в голове.

Он посмотрел на женщину, слегка испуганный тем, что она вдруг захотела общаться на сочленительский манер, посылая слова, образы и эмоции в его разум.

– Фелка…

– Клавэйн, все в порядке. Я редко так делаю, но это не значит, что я не способна к мысленному общению.

– Я и не считал тебя неспособной, но только… Да, конечно, расстояние между нами мало, можно общаться по-сочленительски, хотя на яхте и нет необходимого оборудования. Имплантаты генерируют достаточно сильные поля, чтобы на расстоянии в несколько метров принимать сигналы без дополнительного усиления.

– Ты прав. Я просто не хотела. Но ты ведь не кто-нибудь.

– Если не хочешь, не нужно…

– Клавэйн, ты можешь заглядывать куда угодно. У меня нет психологических барьеров, мнемонических блокад, тайных разделов. По крайней мере, нет для тебя. Но слишком глубоко не смотри. Не то чтобы там было личное и постыдное, но просто… В общем, не надо.

– Думаешь, я могу не вынести увиденного?

– Иногда я сама едва выношу, а ведь прожила с этим всю жизнь.

– Понимаю.

Он ясно видел внешние слои ее личности, ощущал ход ее мыслей – спокойный, неторопливый. Все на поверхности. Ничего недоступного для просмотра, ни одного чувственного впечатления или воспоминания, которое он не мог бы воспринять, словно собственное. Но под гладкой поверхностью, словно под матовым стеклом, угадывалась воющая, неистовствующая буря. Мысли, эмоции скакали и бесновались, словно детали мощной машины, пошедшей вразнос, разрывающей себя – но не находящей успокоения в самоубийстве.

Клавэйн отпрянул, ужаснувшись, – ведь его могло затянуть в эту кошмарную бездну.

– Ты понял, о чем я?

– Я всегда знал, что ты живешь с чем-то подобным. Но…

– Ты в этом не виноват. Никто не виноват, даже Галиана.

И тогда Клавэйн осознал – глубже, чем за всю жизнь, прожитую рядом с Фелкой, – чего она жаждала и к чему стремилась. Невероятно сложными играми она отвлекала неистовую бурю, ослабляла, умаляла ее ярость. В детстве у Фелки была Стена, принимавшая на себя всю силу урагана, но Стену отняли. Возможно, она развивалась бы с развитием Фелки. Или показалась бы со временем слишком мелким и простым занятием. Уже не важно. Фелка пыталась найти ей замену в головоломках, лабиринтах, загадках, способных занять беснующийся ум и даровать хоть толику душевного покоя.

– Теперь я понимаю, почему ты веришь в способность жонглеров образами помочь тебе.

– Даже если они не смогут изменить меня – а я не уверена, что хочу меняться, – они наверняка дадут мне проблему, средство занять мысли. В их морях отпечаталось так много разумов – чуждых нам, неизученных. Там скопилось огромное количество информации. Может, я сумею понять то, что не поняли другие пловцы. Возможно, принесу пользу, и даже немалую.

– Я всегда говорил: сделаю для тебя все, что от меня зависит. Но это будет непросто. Ты же понимаешь, о чем я?

– Конечно.

– Фелка…

Похоже, она достаточно увидела в его разуме, чтобы предугадать следующий вопрос.

– Я солгала. Сказала неправду, чтобы спасти тебя, заставить вернуться.

Он уже знал об этом благодаря «любезности» Скади. Но до сих пор не расстался окончательно с мыслью о том, что Скади тоже могла обмануть. Что, если Фелка и в самом деле его дочь?

– В таком случае это ложь во благо. Я в свое время взял на душу немало подобных грехов.

– Ложь есть ложь. Но я не хотела, чтобы Скади убила тебя. Мне казалось, лучше не говорить правды.

– Ты, наверное, уже давно догадывалась о моих мыслях. Меня ведь всегда интересовало, не моя ли ты дочь.

– Интерес понятен. После того как ты спас меня, между нами возникла особая привязанность. А ты сидел в плену у Галианы еще до моего рождения. Ей нетрудно было взять нужный генетический материал… – Мысли Фелки потеряли ясность. – Клавэйн, ты не против, если я спрошу кое-что?

– Между нами секретов нет.

– Когда ты сидел в тюрьме у Галианы, ты занимался с нею любовью?

Он ответил с холодной ясностью, удивившей и его самого:

– Не знаю, но полагаю – да. Я помню. Но что воспоминания значат спустя четыреста лет? Может, мне только кажется, что помню? Надеюсь, это не так… После того как я стал сочленителем…