Этот компьютер понимал: при всей его феноменальной вычислительной мощности, охватывающей тысячелетия, он был лишь частью чего-то несравненно большего.

И у него было имя.

Силвест должен был дать хотя бы короткий отдых мозгу. Величие постигнутого меркло, оставались лишь гулкие отзвуки, эхо финальных аккордов самой грандиозной симфонии, когда-либо исполнявшейся перед публикой. Еще несколько минут, и вот он уже не уверен, что сможет вспомнить хотя бы это. Его голова просто не в состоянии вместить столько знаний. И странное дело: он ничуть не жалеет об ускользающих воспоминаниях.

Да, то были потрясающие мгновения, когда он обладал космическим знанием, – но для одного человека это непосильное бремя. Лучше хранить лишь память о памяти. Он не создан для того, чтобы мыслить как бог.

Казалось, прошло еще сколько-то минут, но, когда Силвест сверился с хронометром скафандра, он слегка удивился, обнаружив потерю нескольких часов. Конечно, нельзя было исключать, что в предыдущий раз хронометр дал неправильный ответ.

«Еще есть время, чтобы сбежать отсюда, – подумал Силвест. – Выбраться на поверхность, пока „Плацдарм“ не рухнул вниз».

Он поглядел на «самоцвет». Тот, несмотря на приобретенный Силвестом опыт, не стал менее таинственным. Он не прекратил своего кружения и не утратил манящей красоты.

Силвест чувствовал, что теперь знает о «самоцвете» куда больше, что время, проведенное в преддверии матрицы Гадеса, научило его кое-чему. Но полученные только что знания слишком плотно сплелись с накопленными ранее, и он не мог сейчас подвергнуть их кропотливому анализу.

Лишь одно он знал наверняка: у него появилось мрачное предчувствие, которого раньше не было.

И все-таки он пошел вперед, к «самоцвету».

Кровавое око Гадеса заметно увеличилось в размерах. Но для Хоури и Паскаль сама нейтронная звезда в центре этого яркого пятна останется лишь слабым проблеском. Во-первых, она имеет всего лишь несколько километров в диаметре, а во-вторых, женщины умрут задолго до того, как приблизятся на расстояние, с которого можно рассмотреть ее как следует. Их разорвет на клочки чудовищная гравитация.

– Чувствую, я должна тебе кое-что сказать, – заговорила Паскаль. – Вряд ли это произойдет быстро. Разве что нам очень повезет.

Хоури с трудом подавила в себе раздражение. Ей не нравилась эта претензия на высшее знание, хотя Паскаль во многих вещах действительно разбиралась лучше.

– Откуда такая уверенность? Ты же не астрофизик?

– Не астрофизик, но я помню, что рассказывал Дэн о гравитационных приливах и отливах, которые не позволяли дронам достигнуть Гадеса.

– Ты говоришь о нем так, будто он уже мертв.

– Нет, я не думаю, что он мертв, – ответила Паскаль. – Возможно, выжил. Но мы не выживем. У нас ни единого шанса.

– Все еще обожаешь своего подонка?

– Хочешь верь, хочешь нет, но этот человек, хоть и вел себя как одержимый, любил меня. И никто никогда не узнает, что это была за любовь.

– Может, твоего мужа не станут чересчур строго судить, когда выяснится, что он был чужой марионеткой?

– Думаешь, выяснится? Хоури, мы с тобой единственные, кому это известно. А для остальной Вселенной он просто маньяк с навязчивой идеей. Кто там будет разбираться, что он использовал других людей только в ситуациях, когда не было выбора? Что его гнало вперед нечто гораздо более важное, чем моя или твоя жизнь?

Хоури кивнула:

– Знаешь, я когда-то хотела убить его, но только потому, что это была единственная возможность вернуть Фазиля. Ненависти к Силвесту не испытывала. Если уж по правде, так я не сказала бы, что он мне не нравится. Я всегда восхищалась людьми, которые ведут себя так нахально, будто все принадлежит им по праву рождения. Большинство на это просто не способны, а вот он держался, что твой король. И это было даже не нахальство, а что-то совсем другое. Что-то и впрямь достойное восхищения.

Паскаль ничего не ответила, но Хоури знала: по крайней мере часть услышанного та считает справедливым. Просто не готова прямо сказать, за что она на самом деле любит Силвеста. За то, что он, будучи самонадеянным подонком, совершил благородный поступок, причем проделал это с таким невыносимым апломбом, что поступок стал истинным подвигом, – чего не случилось бы, даже если бы Силвест носил власяницу.

– Слушай, – порывисто сказала Хоури, – у меня есть идея. Когда эти приливы с отливами начнут рвать нас в клочья, ты предпочтешь быть в здравом уме или в несколько затуманенном?

– Что ты имеешь в виду?

– Илиа говорила, эта штуковина построена, чтобы производить впечатление на клиентов. Планировалось этим клиентам показывать корабль снаружи, в надежде на хорошую сделку. Что-то мне подсказывает: на борту имеется приличный бар. Если только всю выпивку не выхлестали за прошедшие века. Но ведь он может оказаться самопополняющимся. Поглядим, а?

Паскаль ничего не ответила, а ведь с каждым мгновением они приближались к гравитационному колодцу Гадеса. И в ту секунду, когда Хоури решила, что спутница предпочла не услышать предложения, Паскаль отстегнулась от кресла и устремилась к корме «Паука», в неизведанные области плюша и латуни.

Глава тридцать девятая

Сияние обрело синеватый оттенок, как будто приближение Силвеста умиротворило «самоцвет», и тот решил приостановить спектральную игру. Силвест, как и прежде, сознавал, что приближаться к блистающему объекту опасно, но любопытство и ощущение предопределенности влекли его вперед. Будто из самых основ его разума выскочила потребность противостоять опасности и даже, если получится, приручить ее. Это был инстинкт, пробуждающийся при соприкосновении с огнем; это была мудрость, которая приходит вместе с болью.

Камень вдруг раскрылся перед ним, предварительно совершив ряд геометрических трансформаций (Силвест не уделил им должного внимания из боязни, что мозг не выдержит и развалится по плоскостям, сходным с плоскостями этого голубого кристалла).

– Ты хорошо подумал? – спросил Кэлвин. Его ворчание успело стать для Силвеста