сестре Василия III, а двумя поколениями позже – Саин-Булат (после крещения – Симеон Бекбулатович). Вслед за взятием Казани (1552) некоторые из знатнейших местных князей и мурз начинали служить московскому царю, причем без крещения. По мере увеличения территории России на службу к Москве переходили большие группы нерусской знати, в том числе прибалтийские немцы, а также украинские казаки и шляхтичи. Некоторые из тех и других заняли высокое положение, пример тому – ближайшие советники Екатерины II Яков Сиверс и Александр Безбородко. После разделов Польши в империи оказалось столько новых дворян, что власти потребовали от них подтвердить благородное происхождение либо право владения землей. Но даже при выдвижении таких условий число дворян в стране к концу столетия удвоилось.

Россия не настаивала на обращении в православие для повышения статуса и продвижения по службе: прибалтийские немцы, как правило, оставались лютеранами, поляки – католиками. Тем не менее, как указывает Андреас Каппелер, власти благосклонно смотрели только на институционализированные религии (ислам, лютеранство, католицизм); это не относилось к анимистическим верованиям, которые исповедовали народы Сибири и отчасти – Среднего Поволжья. Отдельные представители нерусской знати – русины, казаки Левобережья, смоленские поляки – усваивали русскую культуру, но многие не делали этого: так по мере расширения империи в XVIII веке внутри нее образовалось немецкое, польское, украинское, татарское и другие дворянства.

Российское имперское дворянство было чудом почти в буквальном смысле слова. При Екатерине II у каждой группы внутри этого сословия имелись особые военные мундиры и церемониальные наряды, разработанные в соответствии с национальными традициями; все это ослепляло иностранцев, оказывавшихся при петербургском дворе. Европейцы удивлялись экзотическому виду русских, татар, казаков, румын, греков, киргизов и представителей других народов, несших почетную службу при императрице, их красочным одеяниям, саблям и другому оружию. Андреас Шёнле утверждает, что Екатерина настойчиво демонстрировала своих подданных высокопоставленным гостям, например графу Луи-Филиппу де Сегюру и австрийскому императору Иосифу II во время посещения ею Крыма (1787): им приходилось смотреть на национальные танцы, казачьи верховые упражнения, дервишские пляски. То был способ продемонстрировать европейцам, питавшим типичное для эпохи Просвещения пренебрежение к России, что эти экзотические народы могут стать дисциплинированными и «цивилизованными». Несмотря на различия в одежде и традициях, имперское дворянство было сплоченным и единым. Все дворяне приобретали чины согласно одной и той же Табели о рангах, воспитывались в соответствии с идеями Просвещения, получали классическое образование, говорили (в столицах и крупнейших городах) на французском, немецком или русском языке, устраивали одни и те же развлечения – карточная игра, танцы, театральные представления, масонские собрания. Главным объединяющим фактором была служба российскому монарху, который в ответ щедро вознаграждал дворянское сословие.

ДВОРЯНСТВО: ИМУЩЕСТВЕННЫЕ РАЗЛИЧИЯ

Однако корпоративную солидарность, как представляется, подтачивали имущественные различия. Между теми, кто заявлял о своем дворянстве в XVIII веке, наблюдалось колоссальное неравенство. Те, кто владел менее чем 25 душами мужского пола, считались бедными – чтобы жить достойно, требовалось иметь 100 душ, богатство же начиналось от 500 душ. При таких критериях, вероятно, половина дворян жила в бедности. Общеимперская статистика за 1762 год говорит о том, что 51 % дворян владели менее чем 21 крепостным, 31 % – от 21 до 100, 15 % – от 100 до 500, всего 2 % – от 500 до 1000, и лишь 1 % – более чем 1000. Даже в условиях экономического подъема в некоторых губерниях, как показывают данные за 1777 год, более половины дворян имели 20 душ или меньше: в Черниговской и Полтавской губерниях таких было 65 %, в Курской – 60 %, в Харьковской, Смоленской, Новгородской и Воронежской – около 50 %. Те, кто мог вести по-настоящему дворянскую жизнь – одеваться, обеспечивать себе досуг, посещать столицы во время светского сезона, – составляли лишь 1,1 % от всех дворян в 1720-е годы, 3 % – в 1762-м, 4 % – в 1777-м. Ярким представителем этого круга был граф Н. П. Шереметев, обладатель свыше 185 тысяч душ мужского и женского пола, известный своими роскошными поместьями, развлечениями, оперными и драматическими представлениями, где играли крепостные.

Одной из причин этого неравенства была вековая практика дробления вотчин, сохранявшаяся, несмотря на петровский указ о единонаследии (1714). Дворяне попросту игнорировали его (что было разумным выбором – других источников дохода у них почти не имелось), и в конце концов он был отменен Анной Иоанновной в 1731 году. После этого все сыновья могли претендовать на равные доли земельных владений; дочери и вдовы получали меньшие по размерам наделы. Ввиду таких разделов дворянские состояния уменьшались. Обычно русские дворяне жили не по средствам, стараясь содержать имения должным образом, давать детям европейское образование, изящно одеваться. Как следствие, во второй половине столетия большинство оказалось в долгах. Созданный в 1754 году Дворянский заемный банк предоставлял ссуды под залог крепостных и имений; деньги можно было взять в долг и у других учреждений – московского и петербургского Воспитательных домов, Вспомогательного банка для дворянства, губернских Приказов общественного призрения (после 1775 года). Условия были мягкими (займы давались под 6 %), залог редко переходил к банку – в интересах государства было поддерживать жизнеспособность сословия, поставлявшего армейских офицеров и чиновников. Но общая задолженность постоянно росла. Поступать на службу не имело особого смысла – жалованье было небольшим.

Возможно, этим процессам способствовал тот факт, что часть собственности находилась в руках женщин; но он же открывал перспективы выхода из положения. Статус женщин внутри дворянских семейств рос на протяжении всего столетия – не только по причине европеизации культуры и стремления Петра I предотвратить союзы между знатными родами, заключаемые посредством браков (время между помолвкой и бракосочетанием увеличилось, чтобы молодые могли пересмотреть решение, принятое родителями; был также затруднен развод). Положение женщины в обществе укрепилось благодаря расширению ее имущественных прав. Как показала Мишель Маррезе, приданое женщин стало юридически определяться как наследство, а не как пособие на жизнь, право женщин на контроль над своей собственностью было защищено законом, женщины все чаще участвовали в покупке и передаче земель и крепостных, совершая сделки от своего имени. Все это делалось отчасти для того, чтобы собственность оставалась в руках дворян; некоторые семейства дальновидно пользовались этими правами женщин, чтобы защитить имущество от долгов, которыми обрастали мужчины, и смягчить последствия разделов. Замужние и вдовые женщины выступали в качестве независимых экономических субъектов. Многие дворянки, когда их мужья отправлялись на войну, добросовестно управляли поместьями, наподобие своих предшественниц в XVII веке. Стоит почитать хотя бы воспоминания княгини Екатерины Дашковой – женщины, которая умело распоряжалась своим состоянием, познав и богатство, и нужду. И Маррезе заключает: в XVIII веке женщины владели почти таким же количеством