чиновники и неучтивые дворяне, разоблачаются масонские «суеверия». Екатерина поощряла оживленные дискуссии в печати и в салонах, разрешая даже сатиру и шутливую критику в свой адрес, пока это не выливалось в политическую оппозицию. Николай Новиков и другие спорили с ней на страницах сатирических журналов. Взяв в аренду московскую университетскую типографию, Новиков начал публиковать сочинения по географии и истории, словари, источники по истории России, детскую, медицинскую и педагогическую литературу. Развивался театр, ставший одним из средств формирования просвещенческой культуры: комедии Фонвизина – «Бригадир» (1769) и «Недоросль» (1783) – были проникнуты моралью, основанной на религии, воспитании и служебном долге.

На протяжении 1770-х годов книгопечатание в основном находилось под контролем Синода, Академии наук и Московского университета. В конце десятилетия было разрешено открыть несколько частных типографий, и, наконец, в 1783 году последовал указ, позволявший всем частным лицам устраивать такие предприятия. Возможности для цензуры сохранялись – владельцы типографий были обязаны сообщать о своих изданиях в полицию. Однако соответствующие нормы не были определены, и цензурная активность властей то усиливалась, то ослаблялась. В 1780-е годы церковь стала оказывать давление на государство, желая, чтобы оно ужесточило надзор за частными типографиями; в 1785-м книжная лавка Новикова, чья масонская деятельность вызвала подозрения, была подвергнута обыску, но в итоге он отделался предупреждением. Между тем круг читающей публики расширился: теперь к ней принадлежали не только высокоученые поклонники литературных журналов, но и скромные жители провинциальных городов и деревень.

Процветала и народная литература, что свидетельствовало об увеличении числа грамотных. Существовали две ее разновидности. Иллюстрированные книги объемом от 20 до 100 страниц содержали адаптированные европейские романы и приключенческие повести, часто непристойные; они продавались по умеренным ценам, будучи рассчитаны на городских читателей. Дешевые лубочные издания были общедоступными, их можно было вешать на стены, а тексты – зачитывать перед скоплением народа либо петь на кухне и в жилых помещениях. Так же как гравюры на дереве и меди, лубок пришел из Украины в конце XVII века, получил широкое распространение в XVIII веке и стал массовым явлением в XIX столетии. В России преобладали лубки религиозного содержания, но были также нравоучительные сочинения и народные сказки, героями которых являлись люди самого разного положения, от крестьян до дворян. Как и более элитарный театр, лубки часто критиковали общественные недостатки в мягкой форме. В них осуждались продажные судьи и мужья-рогоносцы, пьянство и безнравственность, прославлялись такие добродетели, как умеренность, трудолюбие и строгость к себе.

Народная литература в России, в отличие от европейской, не содержала иллюстраций и текстов откровенно политического характера. В Европе власти издавали листки с гравированными изображениями и описаниями казней, чтобы заручиться народной поддержкой; антиправительственные листовки и брошюры, напротив, восхваляли социальных бандитов или бичевали политиков. В России же ни официальные, ни частные издания не касались политической сферы. Некоторые затрагивали ее, но лишь в аллегорической форме: так, многократно воспроизводившийся лубок «Как мыши кота хоронили» считался сатирой на Петра I, другой же – «Славное побоище царя Александра Македонского с Пором царем Индийским» – считался, наоборот, славословием в адрес Петра. Отсутствие явно выраженных политических тем – наказание, бунт, восстания – может быть объяснено цензурой, прямой или скрытой. Религиозные лубки должны были одобряться синодальными цензорами, светские – владельцами типографий, и хотя за этим следили иногда более, а иногда менее строго, все, похоже, понимали, где проходят границы дозволенного.

ЕВРОПЕИЗИРОВАННАЯ ЭЛИТА И «КУЛЬТУРА СОВЕТА»

Российская элита, состоявшая главным образом из дворян, но включавшая также разночинцев и высшее духовенство, усвоила европейскую культуру благодаря искусству и литературе, которые поддерживались государством, и образованию, которое она обеспечивала собственными силами. От процесса преображения элиты – по крайней мере той ее части (18 %), которая в екатерининские времена обладала достаточным количеством крепостных, чтобы жить богато, если не роскошно, – остались наглядные свидетельства. Искусство светского портрета начало проникать в Россию с 1680-х годов через Гетманщину и поэтому носило следы польского влияния. Позируя, русские дворяне облачались в кафтаны, как польские шляхтичи-«сарматы», и выглядели на портретах церемонными, облагороженными, едва ли не как на иконах, часто в окружении пышных барочных панегириков. Из двух заграничных поездок (1697–1698, 1717–1718) Петр I привез десятки морских видов, пейзажей, собственных портретов, заказанных в европейских странах. При нем в Россию приезжали европейские художники, началось обучение собственных живописцев и граверов. К концу петровского царствования русские мастера стали способны производить на свет шедевры – такие, как очаровательный портрет семейной четы кисти Андрея Матвеева (1729), на котором, мы, возможно, видим самого художника и его жену.

Матвеевское полотно ясно показывает, чего хотела от живописи русская знать: увековечить себя и свои достижения при помощи портретов. Имея поместья в сельской местности, дворяне предавались полезному и приятному времяпрепровождению – разведению садов, благоустройству своих имений, охоте. Жан-Марк Натье сознательно изобразил князя Александра Куракина в непарадном виде, с охотничьей собакой и ружьем (1728); на портрете работы Дмитрия Левицкого (1773) промышленник и ботаник-любитель Прокофий Алексеевич Демидов стоит рядом с цветущими растениями (рис. 21.1). Но даже такие портреты подчеркивали политический статус дворян, находившихся на царской службе. На охотничьем камзоле Куракина зачем-то красуется орден; портрет другого представителя того же рода, тоже князя Александра Куракина, написанный Владимиром Боровиковским в 1801 году (рис. 21.2), напоминает о его службе императору Павлу I (бюст и вензель Павла на колонне, многочисленные ордена и регалии на камзоле и на лежащей рядом накидке). Граф Карл Сиверс (1710–1774) на портрете, выполненном Георгом Каспаром фон Преннером, гордо демонстрирует российские ордена и брошь с изображением Петра III. Левицкий уделил такое же пристальное внимание медалям и регалиям, трудясь над портретом (1790-е) генерала Отто Генриха (Осипа) Игельстрома, представителя шведского дворянского рода, поступившего на русскую службу. Женщин писали с орденом Святой Екатерины (на портрете княгини Дашковой работы Левицкого, созданном в 1784 году, она носит брошь с изображением Екатерины II, хотя ее отношения с императрицей к тому времени охладели) или же они позировали в образе русских крестьянок, в духе сентиментализма конца XVIII века. Независимо от происхождения (русские, шведы, немцы), все дворяне выставляли себя верными слугами империи.

Образованные дворяне и интеллектуалы испытывали влияние идей Просвещения в двух их вариантах, французском и немецком: все начиналось с поиска порядка и рационального познания человека и материального мира, затем шло знакомство со свободомыслящими французскими философами второй половины XVIII века. К примеру, Сумароков, несмотря на сходство его интеллектуальных интересов с интересами обожаемого им Вольтера, в своих трагедиях утверждал о вездесущности и всевластии Бога – по контрасту с вольтеровским деизмом. Прибегая к разнообразным жанрам – мемуары, исторические сочинения, беллетристика,