The Rechristianization of Russia: The Church and Popular Religion, 1750–1850 // Studia Slavica Findlandensia. 1990. № 7. Р. 101–136; Freeze G. Institutionalizing Piety: The Church and Popular Religion, 1750–1850 // Imperial Russia: New Histories for the Empire / Ed. by J. Burbank, D. Ransel. Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1998. Р. 210–249; Freeze G. Handmaiden of the State? The Church in Imperial Russia Reconsidered // Journal of Ecclesiastical History. 1985. № 36. Р. 82–102; Freeze G. Russian Orthodoxy: Church, People and Politics in Imperial Russia // The Cambridge History of Russia. Vol. 2: Imperial Russia: 1689–1917 / Ed. by D. C. B. Lieven. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. Р. 284–305.

О православном обряде: Paert I. Spiritual Elders: Charisma and Tradition in Russian Orthodoxy. De Kalb, Ill.: Northern Illinois University Press, 2010; Nichols R. The Orthodox Elders (startsy) of Imperial Russia // Modern Greek Studies Yearbook. 1985. № 1. Р. 1–30; Nichols R. Orthodoxy and Russia’s Enlightenment, 1762–1825 // Russian Orthodoxy under the Old Regime / Ed. by R. Nichols, T. G. Stavrou. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1978; Meehan B. Holy Women of Russia: The Lives of Five Orthodox Women Offer Spiritual Guidance for Today. San Francisco: Harper San Francisco, 1993; Marker G. God of our Mothers: Reflections on Lay Female Spirituality in Late Eighteenth- and Early Nineteenth-Century Russia // Orthodox Russia: Belief and Practice under the Tsars / Ed. by V. Kivelson, R. Greene. University Park, Pa.: Pennsylvania State University Press, 2003. Р. 193–209.

Георг Майклз исследует начало раскола в своей книге: Michels G. At War with the Church: Religious Dissent in Seventeenth-Century Russia. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1999 и в статьях: Michels G. Ruling without Mercy: Seventeenth-Century Bishops and their Officials // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2003. № 4. Р. 515–542; Michels G. Muscovite Elite Women and Old Belief // Harvard Ukrainian Studies. 1997. № 19. Р. 428–450; Michels G. The Violent Old Belief: An Examination of Religious Dissent on the Karelian Frontier // Russian History. 1992. № 19. Р. 203–230. О духовной и институциональной эволюции старообрядчества: Crummey R. Old Believers in a Changing World. DeKalb, Ill.: Northern Illinois University Press, 2011; Crummey R. The Old Believers & the World of Antichrist: The Vyg Community & the Russian State, 1694–1855. Madison: University of Wisconsin Press, 1970; Paert I. Old Believers: Religious Dissent and Gender in Russia, 1760–1850. Manchester: Manchester University Press, 2003; Robson R. Old Believers in Modern Russia. DeKalb, Ill.: Northern Illinois University Press, 1995.

Биографии Аввакума и Морозовой содержатся в книге: Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга вторая. М.: Художественная литература, 1989. С. 351–484.

Об униатской церкви под контролем русских властей: Skinner B. The Western Front of the Eastern Church: Uniate and Orthodox Conflict in Eighteenth-Century Poland, Ukraine, Belarus, and Russia. DeKalb, Ill.: Northern Illinois University Press, 2009; Wolff L. The Uniate Church and the Partitions of Poland: Religious Survival in an Age of Enlightened Absolutism // Harvard Ukrainian Studies. 2002–2003. № 26. Р. 153–244.

Глава 21

Дворянство, культура, интеллектуальная жизнь

Восемнадцатое столетие называют «золотым веком дворянства». Но кто в России относился к дворянству? Как и элита во многих империях, русское дворянское сословие было открытым, проницаемым и крайне неоднородным. Не стоит забывать, что, согласно петровской Табели о рангах, дворянство получал каждый обладатель чина, даже самого низшего. Это может показаться несовместимым с социальной исключительностью, которую предполагает дворянский титул, но элите постоянно приходится устранять такого рода трения. Циркуляция элит происходит все время: вымирают семейства, меняются династии, для пребывания у власти требуются новые навыки. Чтобы существовать в течение длительного времени, элите необходимо выработать солидарность и создать собственную идентичность. Эта проблема стояла особенно остро для российского дворянства ввиду быстроты социальных и экономических изменений в XVIII веке, когда образовалось это сословие, а также из-за обстоятельства, которое можно охарактеризовать как размытость социальных категорий в России.

Элис Виртшафтер указывает на глубокую двусмысленность понятия «дворянство» в России XVIII века. Мало какие его признаки можно назвать исключительными, относящимися лишь к этому сословию. Свобода от подушной подати была основной привилегией, но ею пользовались, кроме дворян, купцы, духовенство, некоторые военные-недворяне, часть чиновников и разночинцев. Наряду с дворянством, в этом столетии появилась образованная элита недворянского происхождения. Желание дворян обладать исключительным правом на владение землей и крепостными было удовлетворено лишь в середине XVIII века, причем это право часто нарушалось. Тот, кто провел всю жизнь на гражданской службе, получал потомственное дворянство, не владея ни тем, ни другим. Только после издания Жалованной грамоты дворянству (1785) стали вестись родословные книги, но механизмы удовлетворения претензий на принадлежность к дворянству функционировали слабо, и это сословие отличалось непостоянством состава, пополняясь за счет тех, кто продвигался по службе и получал дворянство по указу монарха, и теряя тех, кто беднел или впадал в немилость. Государство, даже освободив дворян от обязательной службы, поощряло их становиться военными или чиновниками, чтобы оправдать дворянские привилегии.

По причине такой неоднородности объединяющими факторами для русского дворянства служили политические и экономические привилегии, но прежде всего – культура. В течение XVIII века дворян отличали европейская одежда, повседневные привычки, образование, творческая активность и философские раздумья. Присущую дворянам культуру в целом именуют просвещенческой, но Элис Виртшафтер мудро напоминает о том, что в Европе XVIII века существовало множество «просвещений», которые не сводятся к общеизвестному французскому, отличавшемуся радикализмом. Каждая культура, испытавшая воздействие Просвещения, приспосабливала его главные аспекты – рациональное мышление, универсальные ценности, открытость новому – к собственной системе ценностей. Именно так в Европе началось религиозное Просвещение, принципиальная попытка совместить веру (откровение и догматику) с научным знанием, критическим мышлением и свободой совести. Именно этот подход был по большей части свойствен русскому Просвещению: внимание к «достоинству и возможности совершенствования человека», присущее и христианству, и Просвещению, плюс стремление давать нравственную оценку вопросам социального и политического порядка. В этом образованные дворяне сходились с разночинцами: результатом стала «интеллектуальная жизнь», участников которой заботило то же, что и современных им европейских литераторов.

ИМПЕРСКОЕ ДВОРЯНСТВО: НЕЗАМКНУТОЕ СОСЛОВИЕ

До XVIII века в России, безусловно, существовала элита, но не было дворянства как сословия, обладающего самосознанием и законными привилегиями. Представление о таком дворянстве появилось в России благодаря Петру I. Общение с европейцами в юности и, конечно, путешествия по ведущим в экономическом и политическом смысле странам Европы