«Нужно надеяться, что они совершат ошибку и пойдут за водой тушить горящий жир, — подумал Володи. — Так они еще больше распалят огонь».

Федор с лошадью ждал его у ворот.

— Мы украли у них более пятисот быков, — восхищенно воскликнул он, перекрикивая рев пламени. Площадь перед воротами погрузилась в неровный пляшущий свет.

— Мы…

Стрела оборвала его на полуслове. Она вошла в его грудь почти до самого черного оперенья. Володи подхватил поводья коня Федора и потащил его за собой, прочь от крепости и лучников на башне, под защиту спасительной темноты.

Володи осмелился остановиться лишь добравшись до холма. Федор склонился к самой гриве своей кобылы. Друсниец спешился и снял парня с седла. По губам у него текла кровь. Стрела пробила легкое.

— Я…

— Не разговаривай, тебе понадобятся силы, чтобы выжить.

Глаза Федора расширились, так же, как в день их первой встречи, когда он узнал в нем своего героя.

— Это была… большая победа? — превозмогая боль, произнес он.

— Повсюду в Друсне будут говорить о Федоре из Медвежьего Брода и его храбрых витязях, которые победили валесийцев, отобрали у них добычу и заперли их в собственной крепости.

Глаза Федора, не мигая, смотрели на дождь. Он уже не слышал Володи.

За ними ярким пламенем вспыхнула башня крепости.

— Ты зажег факел восстания, — хриплым голосом произнес Володи. — Он будет пылать во всей Друсне.

— Поистине, ты рисуешь самые красивые изображения богов в городе, мастер Шутарна! — Первый писарь восхищенно вложил свиток пергамента в кожаный футляр. Он был довольно молодым человеком, на котором уже начала оставлять следы хорошая жизнь в храме. Бедра располнели, отчетливо проявлялись первые признаки двойного подбородка. Одетый в черные одежды писарь храма внушал почтение. Из красного футляра на поясе торчали два красных грифеля — знак его должности Первого писаря храма Ишты.

— Изображение Крылатой займет почетное место, — восхищенно продолжал он.

Талавайн поклонился.

— Вы льстите моему скромному дару, Первый писарь. Я лишь рука, которая держит кисточку; я уверен, что сама богиня вложила красоту в работу, если вам она так понравилась.

— Ты слишком скромен, Шутарна. То, что ты решил поселиться здесь, — выгодно нашему городу, — смотритель канцелярии храма Ишты снизил голос до шепота. — Вот только плохой тебе дали совет, раз ты поселился прямо рядом с домом проклятого. Разве никто не рассказывал тебе о странных обстоятельствах смерти резчика по кости?

— Я услышал об этом уже после того, как купил дом.

Первый писарь хмыкнул, что должно было выражать неодобрение.

— Надеюсь, ты заплатил не слишком высокую цену. Дела на этой улице идут уже не так хорошо, как прежде.

— Боюсь, горшечник оказался дельцом получше, чем я.

— Впрочем, горшечником он был не ахти каким, — нахмурившись, произнес его собеседник. — С вами, художниками, вечно одно и то же. Если вы действительно талантливы, то в деловых вопросах наивны как дети.

— Буду считать это комплиментом, — смиренно произнес Талавайн.

— Это и имелось в виду, — он похлопал по кожаному футляру. — Завтра утром я покажу эту картину коллегии священнослужителей. Мы все еще подбираем подарок для бессмертного Ансура, правителя Валесии.

Талавайн удивленно поднял голову.

— Это очень далеко отсюда.

Первый писарь самоуверенно улыбнулся.

— В весенний праздник Жертвы я отправлюсь туда вместе с самыми главными жрецами. Бессмертный Ансур устраивает праздник по поводу открытия Белого Зелинунта. Праздник, какого еще не видывал наш мир. Там соберутся все бессмертные, будут присутствовать даже боги, праздновать вместе с нами. Двор бессмертного Лабарны уже начал приготовления к путешествию. В середине зимы меня вызовут ко двору, помочь в меру моих скромных сил. Но вернемся к картине. Я велю, чтобы тебе принесли большую шкуру животного. На ней ты нарисуешь Ишту и девантара Валесии с орлиной головой, самыми лучшими своими красками, — он снова похлопал по кожаному свитку. — Я уверен, что это маленькое произведение искусства дает тебе право выполнить такую работу. И кто знает, возможно, бессмертный заинтересуется твоим талантом, ибо Лабарна будет лично осматривать каждый подарок, который мы повезем в Зелинунт.

Талавайн с трудом скрыл волнение. Праздник, на котором будут присутствовать все боги и все семь королей. Такого действительно еще не бывало. Это может означать лишь одно: там будет заключен пакт, и он может быть направлен только против Альвенмарка!

Эльф проводил писаря до двери и долго смотрел ему вслед, пока тот в конце переулка не свернул на бульвар, ведущий к храму Ишты. Нужно как можно скорее попасть в Альвенмарк. Но если он появится в Голубом чертоге, его уже не отпустят. Небесный наверняка не поймет необходимости отправляться на самоубийственную миссию, чтобы спасти возлюбленную бессмертного. Возможно, он даже расценит это как предательство. Даже если небесный змей будет настроен благосклонно по отношению к нему, он больше не отпустит его.

Возможно, это самая важная информация, которую он добыл за все годы шпионажа. И она далась ему так просто…

Час был уже поздний. По небу тянулись темные облака. Зима в Изатами приносила с собой много дождей. Талавайн заметил, что торговка, просвещавшая его насчет судьбы Ровайна, смотрит на него. У Шутарны было мало общего с оборванным пилигримом, который к ней приходил. Сейчас у него была ухоженная черная борода и — по крайней мере, по масштабам торговцев этой улицы — хорошая одежда.

Талавайн вышел на улицу, закрыл тяжелые деревянные ставни на большом окне, тщательно запер входную дверь и направился в заднюю часть своего магазина, где он и жил. Он слыл здесь чудаком, ни с кем не общался, да и не любили его особенно.

Некоторое время он задумчиво смотрел на собственную кровать. Вообще-то сегодня должен быть великий день. А может быть, день его гибели… Но сейчас все изменилось, в течение всего одного часа. Если он ошибся и своими поступками привлек к себе внимание Ишты, ему уже точно не уйти. Возможно, он — единственный эльф, которому известно о встрече правителей. Он знал день и место. Нельзя больше здесь оставаться!

И, тем не менее… Он решительно отодвинул кровать в сторону, а затем большую, сплетенную из тростника миску, скрывавшую дыру в глинобитном полу. Пять недель копал он туннель в соседний дом. На полу точно нет печати Ишты, успокаивал он себя. Можно рискнуть!

Он протиснулся в узкий туннель. Он был восемь шагов длиной и настолько низкий, что приходилось двигаться на четвереньках. Он рассыпал красную глину, которую выкопал из туннеля, по всему своему маленькому дому. В конце туннеля он зажег масляную лампу. Рядом стояла прислоненная к земляной стене оббитая латунью пал ка, которой он дюйм за дюймом раскапывал неподатливую глину. Она была похожа на копье со сломанным древком, была чуть длиннее его предплечья, а на конце был узкий наконечник.