но не знал как.

Император, по-прежнему не оборачиваясь, уронил едва слышно:

– Уходи. Ты свободен, – немного помолчав, он повторил, жадно вслушиваясь в звучание этого слова: – Свободен.

Только оказавшись на воздухе, за воротами дворца, Бэк А осознал всё значение того, что натворил. Так до конца и не уяснив для себя цель и причину этого странного разговора, он понял одно – император отпускал его и дарил ему свободу, которой был лишён сам.

Кванджон гнал его, спасая тем самым от медленного умирания в дворцовой преисподней, хотя отчаянно нуждался в нём.

Бэк А было до безумия жаль старшего брата, который существовал во мраке одиночества. Принц понимал, какая это бесконечная мука. Жизнь перестаёт быть быстротечной, она останавливается, и остаётся провожать день за днём, зная, что дальше – только кромешная пустота.

Он многое бы отдал, чтобы помочь Ван Со, но это было не в его силах.

Поэтому он просто последовал его доброй воле – и покинул дворец.

– Свободен, – пробормотал Бэк А, входя в поместье-тюрьму восьмого принца.

– Свободен! – радостно повторил он, выйдя оттуда несколькими часами позже.

Разговор с Ван Уком вытянул из него последние душевные силы, что ещё теплились в нём после встречи с Ван Воном и визита к императору. То, что восьмому принцу осталось недолго, не составляло тайны и очень печалило Бэк А. Ван Ук угасал от той же болезни, что сожгла Мён Хи, но по-прежнему интересовался политикой и с уважением отзывался о Кванджоне, как о мудром и дальновидном правителе, который освободил рабов и ослабил влияние многочисленных кланов, централизовав власть в государстве.

«Возможно, сейчас управление страной в руках самого могущественного императора в истории Корё», – сказал восьмой принц.

И Бэк А не мог не согласиться с ним.

Но Ван Со пришлось ради этого отказаться от многого. Слишком. И Бэк А до сих пор не был уверен, стоило ли оно того.

А ещё он наконец-то понял одну вещь. Почему Хэ Су передала через него Ван Чжону шпильку с маленькой синей бабочкой, когда просила о помощи, чтобы покинуть дворец. Бэк А тогда ещё долго вертел украшение в руках, пытаясь понять тайный смысл послания. А понял только сейчас.

Та шпилька означала свободу.

Хэ Су мечтала быть свободной, как эта лёгкая бабочка над белоснежным цветком лотоса. И этот знак вместе с её словами «Я хочу» означал «Я хочу быть свободной».

Бэк А тоже хотел свободы. И не променял бы её ни на что, ни на какие блага мира, разве только на любовь… Как жаль, что Ван Со был этого безнадёжно лишён!

Неужели трон, власть и могущество могут сравниться с весенним пением ручьёв в горах, которым можно наслаждаться с возлюбленной? Или с мерцанием загадочных звёзд, чьи сказки так славно слушать вдвоём под ночным небом? Или с возможностью идти, идти, идти, куда хочешь, в поисках своего счастья, веря, что оно ждёт тебя где-то там, за поворотом, твоё безграничное счастье, таящееся в глазах цвета тёмного янтаря?

– Свободен, – сказал сам себе Бэк А и, всей грудью вдохнув воздух, наполненный ароматами молодой хвои и надежды, зашагал по дороге.

***

Даже в бесконечности жизни есть такие вехи, которые дробят время на мгновения и века, разбивая восприятие действительности на «до» и «после» этих рубежей.

Кому и миг – эпоха, кому и целая жизнь – всего лишь мимолётность.

Чхве Чжи Мон смотрел на возвышающуюся перед ним глыбу дворца, и ему казалось, что он глядит не на крыши, опоры и резные украшения стен, а на живое хищное существо, в чьих глазах ему виделся укор, осуждение и… зависть.

Дворец не желал отпускать его, зная о нём гораздо больше, чем кто-либо из живущих здесь. Этому кровожадному чудовищу было известно столько, что Чжи Мон опустил глаза, не выдержав безмолвной укоризны.

Но ему не было совестно. Он выполнил свою задачу. Пусть не без промахов, ошибок и осечек, но справился. И теперь готовился покинуть это место: ему больше нечего было здесь делать.

Ван Со, блистательный реформатор Кванджон, дальше должен был идти сам. Ему предстояло править ещё долгих десять лет, но в их туманной дали Чжи Мон не видел угрозы, с какой не смог бы справиться четвёртый правитель Корё. Встав на этот тернистый путь власти, Кванджон больше не сойдёт с него – это астроном знал наверняка. Как не сомневался и в том, что император выстоит перед какой угодно опасностью, коими полнился земной путь любого смертного, не только властителя. За эту силу и величие он заплатил слишком высокую цену, но иначе быть и не могло. Иначе просто не бывает. Ни в одном из миров. Ни в какую эпоху.

Ван Со стал тем, кем ему предначертано было стать – сильным, жёстким правителем, обречённым на ледяное одиночество. Хотя он с самого детства был одиноким и несчастным и останется таким до последнего вздоха. А островки света в его судьбе, появлению которых способствовал Чжи Мон, лишь помогали ему держаться и не сломаться в пути.

Его путь – это борьба. Борьба за трон, борьба за любовь, борьба за дружбу, борьба за жизнь. Судьба не уготовила иного для четвёртого принца Корё. Он, сам того не желая, взвалил на себя огромную ношу и стал великим человеком. Он нёс свой крест – крест императора. И пусть кто-то называл и ещё назовёт его кровавым тираном и душегубом, но иначе он не смог бы возвеличить империю и заставить её сиять. Скованный троном и долгом, Кванджон был просто вынужден скрывать слабости, быть жестоким и принимать трудные решения, на которые, кроме него, никто не был способен.

Такова цена власти – одиночество и отчаяние на грани безумия.

Такова Судьба – и никому ещё не удавалось перехитрить или изменить её.

Такова воля Небес – единственное, что имеет силу.

А он, Чжи Мон, был всего лишь её скромным проводником, наблюдателем и помощником, последней соломинкой, что спасала Ван Со, когда все остальные источники помощи и света гасли во мгле безысходности.

Но и для него пришла пора покинуть императора: луна неотвратимо приближалась к солнцу.

Чжи Мон в последний раз окинул взором дворец, зная, что увидит его теперь только в электрическом освещении, опутанным проводами и камерами наблюдения. Встретится уже не с живым существом, а с мумией, застывшим музейным экспонатом. От этой мысли стало легче, словно ему предстояло стать свидетелем возмездия, и он улыбнулся.

Вот и