Антоний прихлопнул муху, и на месте Афин появилось жирное пятно.

— Друзья мои, — промолвил он, наклонившись вперед и опираясь на стол, — сегодня мы должны принять окончательный план.

О необходимости такого решения разговоры велись давно. Но сейчас, когда момент настал, все растерялись, и повисло молчание.

— Канидий, каково состояние легионов? — нарушил тишину Антоний.

Канидий встал.

— Из ста тысяч солдат в настоящий момент осталось семьдесят, способных держать оружие.

Сидевшие за столом не сдержали тяжелых вздохов. Мы потеряли тридцать тысяч человек, не проведя ни единого настоящего сражения! Воистину, хвори опаснее мечей и катапульт.

— Самые большие потери среди войск подвластных царей, прежде всего из-за массового дезертирства. Остались в основном римские легионеры, среди них много ветеранов.

— И неудивительно, — буркнул Публикола. — Октавиан не таскает с собой ненадежных иностранцев, от них одна морока.

Я невольно подумала, не относит ли он к «ненадежным иностранцам» и меня.

— Численность войск наших и противника сейчас примерно одинаковая, — заключил Канидий.

— Ага, минус отбросы, — подал реплику Публикола.

— Что ж, — заговорил Антоний, — при приблизительно равной численности, римляне против римлян, можем ли мы сказать, что наши силы равны во всем?

— Во всем, кроме боевого духа, — ответил Канидий после недолгого размышления. — Он всегда выше у той стороны, которая окрылена недавними успехами, даже если она уступает противнику численно. Но, несмотря ни на что, наши люди стремятся действовать. Я бы рекомендовал оставить флот и провести организованное отступление на восток, в направлении Македонии, чтобы объединиться с нашими силами, находящимися там. Мы призовем на помощь царя Дикома, чьи владения находятся неподалеку. Октавиан в этом случае последует за нами, и мы сумеем вовлечь его в битву, чего так долго добивались.

Он посмотрел на меня.

— Царица со свитой может отправиться сушей в Египет и ждать исхода там.

Меня это удивило.

— Канидий, — я чувствовала себя преданной, — ты ведь сам выступал за мое участие в походе.

— До того, как Агриппа сделал твой флот беспомощным, — ответил он. — Сейчас твое присутствие лишь усложняет наше положение, ибо ты — мишень для выпадов Октавиана. Оставаясь с нами, ты вредишь делу Антония.

Правда в его словах была, но это не имело значения. Если Египет не будет участвовать в войне как самостоятельное государство, он окажется низведенным до уровня подвластного царства, одного из многих. Это падет на нас непереносимым позором и подтвердит насмешки наших врагов в Риме.

— Мне кажется, — вступила я в спор, — что, получив приказ об отступлении, солдаты примут его за признание нашего поражения. Тогда дезертирство станет массовым, и скоро у нас не останется армии, способной противостоять идущему по пятам Октавиану.

— Другой план заключается в том, чтобы прорвать морскую блокаду и спасти столько кораблей, сколько удастся, — сказал Антоний. — Следует помнить: если мы лишимся всего флота, наша сухопутная армия окажется запертой в Греции, не имея возможности переправиться в Азию. Враг же будет невозбранно господствовать на море.

— Ба! — махнул рукой Деллий. — О флоте можно забыть.

— Каково состояние кораблей? — спокойно спросил Антоний.

— У нас очень мало гребцов, и многие корабли повреждены, — ответил Соссий.

— А для скольких кораблей хватит гребцов? — последовал уточняющий вопрос.

— Не более трех сотен, — отозвался Соссий. — Вместе с египетскими.

И снова за столом раздались тяжкие вздохи. Год назад мы имели пятьсот боевых кораблей и триста вспомогательных транспортных, не считая легких разведывательных суденышек. Какой урон!

— В таком случае лишние корабли нужно сжечь, — заявил Антоний. — Нет смысла дарить их Октавиану.

Сжечь мои корабли? Они стоили мне так дорого!

— Египетские корабли укомплектованы наемными командами, которые вполне надежны.

— Может, они и надежны, да осталось их мало, — промолвил Публикола. — Лихорадка и понос не разбирают, кто египтянин, кто грек, кто римлянин.

— Да забудьте о море! — вновь встрял Канидий. — Флот обессилен. Антоний — не флотоводец, он сухопутный военачальник, а римские ветераны сохранили боевую готовность. Агриппа, напротив, не слишком силен на суше, а сам Октавиан не способен командовать ни в воде, ни на земле. Стремиться к победе надлежит там, где ты силен, а не там, где слаб.

Антоний опустил веки, словно старался отвлечься от всех посторонних звуков. В нем происходила внутренняя борьба. Инстинкт подталкивал его к выбору сухопутного плана, однако верховный командующий должен был рассматривать все имеющиеся возможности и обдумывать не судьбу отдельного, пусть масштабного сражения, а общую стратегию кампании. В этом смысле морской бой был предпочтительным и с точки зрения сохранения ресурсов, и с прицелом на последующие действия для достижения победы.

Как поступил бы на его месте Цезарь? Трудно сказать, но Цезарь принимал бы решение сам. Та же задача стояла перед Антонием.

— Думаю, — помолчав, поднял голову Антоний, — мы выберем море.

— Нет! — воскликнул Деллий. — Это ошибка!

— Слушайте меня! — медленно произнес Антоний. — Царица Клеопатра права. Вести ослабленную отступающую армию через горные перевалы губительно. Уж я-то это знаю. Да и вы, имея опыт Парфии, тоже. Царь Дикомес не имеет перед нами никаких обязательств, а хоть бы и имел — пример других подвластных царей показывает, что полагаться на них неразумно. Как только армия уйдет отсюда, флот будет обречен, а значит, не сможет помочь нам и прикрыть наш отход в Азию. В результате мы рискуем лишиться и кораблей, и армии, оказаться беспомощными во вражеском окружении. Тогда противник будет диктовать нам условия.

— А возможность разбить их в сухопутном сражении ты вовсе не рассматриваешь? — ехидно осведомился Деллий.

— Весьма сомнительно, чтобы нам удалось втянуть Октавиана в опасную для него битву. Судя по всему его поведению, он в своей стратегии и тактике руководствуется принципом «festina lente» — поспешай медленно. Он движется к своей цели тихо, но неуклонно и не станет делать сам то, что время, судьба или чужие ошибки могут сделать за него. Нет, сражаться он не станет. Он будет спокойно наблюдать за нашим отступлением, а когда мы попытаемся переправиться через Геллеспонт, без труда уничтожит нас с помощью кораблей Агриппы.

— А при отходе морем мы постараемся не только увести свои суда, но и отправить вражеские на дно, — добавил Соссий.

— Прорываться морем не более рискованно, чем отступать по суше, а спасти в этом случае можно больше, — поддержала его я. — Мы примем на борт четыре или пять лучших легионов, это увеличит шансы на успех и поднимет дух части армии.