На коробках поблизости – небольших и сваленных как попало – неуклюжие трафаретные символы знаков зодиака. Эти коробки он обогнул. Одна, вскрытая, как коробка с бирками внизу, одиноко стояла посреди застеленного железом прохода.

Его шаги, даже босая пятка, отдавались металлическим звоном. Пол вздрагивал, и вместе с ним вздрагивал откинутый клапан.

На картоне по диагонали значилось:

Шкет не нахмурился. Все мускулы лица жаждали сложиться в гримасу. Но что-то еще хватил паралич. Он присел на корточки, открыл коробку.

Некогда их, наверно, аккуратно расфасовали. Но от кантовки почти все перемешались. Он достал один. Вогнутый такой кружок размером с четвертак, как будто вырезанный из пинг-понгового шарика.

Красный.

Шкет повертел его в ороговевших пальцах. Но это ничего не объясняет, подумал он. И сморгнул, потому что глаза наполнились водой. Ничего! Плечи, спину, ягодицы накрыло марлей мурашек. Кому и зачем могли понадобиться…

Он опять сморгнул.

Слеза упала на матовый наглазник. Растеклась, и под нею цвет сгустился, заблестел алым стеклом.

Нет – мысль вышла двойная, бессловесная и словом, и друг друга они почти не перекрывали.

Наглазник в пальцах треснул.

Шкет бросил его в коробку, текуче поднялся. Выдохнул все, что было в легких, немножко вдохнул и сглотнул, испугавшись эха.

Попятился.

Когда их надевают? Когда снимают? А девают куда… Лучше бы (мысль калейдоскопически рассыпалась и прояснилась) тут были ни при чем, ни при чем…

Шкет еще попятился, развернулся, бежал прочь по балкону.

Тэк, через руку перебросив парчу, присел у коробки.

– Я все взял, что хотел. Нашел что-нибудь интересненькое?

Шкет смотрел сверху вниз – под козырьком кепки не видно глаз.

Самое ужасное, сообразил Шкет, что я боюсь даже спросить!

– Эй, ты как? – Тэк поднял голову. Тень запрыгала по верхней половине лица. – Ты ж не закатишь опять припадок, нет?

Шкет попытался выдавить: я в норме. Изо рта вышел только воздух.

Тэк достал из коробки какую-то квадратную железяку, встал.

– Пошли. – И вздохнул.

На середине лестницы Шкету удалось произнести:

– Я в норме. – Фраза неприкаянно повисла в пыльном свете, притупленная эхом. Тэк в ответ глянул саркастически.

И это, подумал Шкет, тоже ускользнет сейчас из анналов памяти, поселится по недоступному адресу, по соседству с моим именем? (Он закрыл рот, и рев, сквозь который он продирался последние минуты, стих.) Скорее, об этом, в числе прочего, я никогда не смогу заговорить – и не забуду никогда.

На полпути к двери первый голос, соразмеренный с юмором, зевнул и переспросил: Никогда? – а затем хихикнул, перевернулся на другой бок и уснул.

Ну, блядь, еще очень, сука, долго.

Но ему чуточку полегчало.

– Видал? – Тэк кивнул на проход между ящиками.

– А что там? – Сердце по-прежнему стучало очень быстро. Голова кружилась.

– Пошли. – И Тэк его повел.

На штырях по деревянным стойкам висели орхидеи.

Шкет подошел.

– Это… модные. – Он обернулся. – Как у тебя, да?

– Простые вон там. – Тэк тоже подошел. – Я-то был уверен, что ты сюда уже заглядывал.

В ответ на вопросительный взгляд он снял со штыря ближайшую орхидею.

Открылись буквы:

Шкет рассмеялся. В горле прозвучало слабенько, но эхо добавило мощности.

– Можно посмотреть? – Он взял свернутое устройство, покрутил. – Ничего же, если я возьму… да?

Тэк пожал плечами:

– А чего нет?

Шкет сложил пальцы щепотью и просунул в браслет.

– Я свою оставил в гнезде. Можно и две завести – чтоб одна на особые случаи. – Он вдруг дернулся к Тэку, изобразил финт. – А? Как тебе? – И опять засмеялся.

– Все. – Тэк даже не шелохнулся. – Пошли.

Уже показалась дверь, и тут на Шкета вновь напали мурашки. На сей раз он лишь разулыбался. Задрал голову к потолочному люку, потом сгорбился и поспешил за Тэком. Я, наверно, это место никогда больше не найду, подумал он. Кража сувенира (он глянул на лезвия вокруг кисти) внезапно показалась ему великим хитроумием.

Снаружи Тэк разгладил отрез ткани на руке:

– Раз это бальное платье твоей подруги, не надо бы тебе видеть, как оно устроено. Но уж больно клево. Погоди-ка. – Он вынул из кармана приборчик – железный пульт не больше сигаретной пачки, с тремя шкалами, двумя ручками и лампочкой в уголке. – Одолжи батарейку из проектора.

– Конечно. – Шкет сквозь ножи помацал шар. Щелкнула крышка. – У меня только одна рука. Достань сам.

– Ага.

Тэк снял крышку с приборчика, сунул батарейку.

– Теперь смотри.

Он повернул ручку.

Лампочка замигала аргонно-рыжим.

– Поехали.

Повернул другую ручку.

Ткань – Шкету сначала почудилось, что Тэк ею трясет, – полиловела.

– Чего? – сказал Шкет.

Металлические чешуйки ткани как будто перевернулись. Потом кое-где перевернулись снова, и из угла поползла алая клякса – она затопила лиловый, а потом ее саму затмила блестящая зелень.

– Эй, ой!.. – Шкет попятился. – Такое будет платье?

– Красота, да?

Многоцветное мерцание насекомых крыльев потемнело до синевы, а та сгустилась, еще сгустилась и почернела.

Тэк выключил пульт. Ткань почти целиком тускло засеребрилась. Тэк ее встряхнул; получилась однотонная металлическая серость.

– А ты знаешь, как это работает?

– Угум. – Тэк убрал пульт в карман. – Да тут все просто. Эй, только Ланье не говори, что я тебе показал. Она хотела, чтоб был сюрприз.

– Да не вопрос, – сказал Шкет. – Не вопрос. – Оглянулся на двери склада. – Слышь, Тэк, а кто?..

– А вот если бы я, – у его плеча отозвался Тэк, – знал это, я бы тебе уже сказал.

– А, – и в голове у Шкета потек список вопросов, которые бы такой ответ удовлетворил.

– Поднимемся ко мне, выпьем?

Шкет сказал:

– Эй, а покажи еще, как эта штука работает. Я хочу посмотреть.

Тэк вздохнул:

– Да не вопрос.

* * *

– Убью к хуям, тварь! – и словно младенец от боли завизжал. Шкет скакнул с антресолей, на бегу крутанулся вокруг дверного косяка. Доллар пританцовывал в коридоре, вращая доской над головой.