Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаешь что? – шепнул мне Олег. – Я все-таки с тобой пойду. Если заработаю, заплатишь.
– Дидье, познакомься, – сказал я. – Это Олег. Он тебе понравится.
– Enchanté, monsieur! – воскликнул Дидье.
– Мсье, вы не возражаете против моего присутствия? – учтиво осведомился Олег. – А то мало ли, все-таки я психа к вам в бар привел.
– В «Леопольд» все психов приводят, – ответил Дидье. – А Дидье хорошего человека за пятьдесят метров замечает. И в сердце попадает с того же расстояния.
– По-моему, мы с вами столкуемся, – улыбнулся Олег, опираясь локтями о столешницу.
– Официант! Еще пива! – потребовал Дидье.
– Не спеши, – отмахнулся я. – Нам с Олегом пора.
– Лин, ты куда? – запротестовал Дидье. – С кем мне насладиться вкусом победы? Кто теперь со мной выпьет?
– Не волнуйся, очередной псих вот-вот появится, – сказал я, обнимая его за плечи.
Мы с Олегом поехали в Парель, к заброшенным хлопкопрядильным фабрикам. По сведениям, полученным от Туарега, наркобизнес Конкэннона располагался в промышленной зоне, где пустующие помещения сдавали в аренду.
Поговаривали, что по ночам среди корпусов бродят привидения. Здесь жили, работали и умирали два поколения работников, а потом фабрики закрылись. «Призраки – это умершие бедняки», – однажды сказал мне Джонни Сигар.
Я припарковал байк, и мы направились к рядам серых фабричных зданий.
– Как-то здесь пустынно, – заметил Олег.
– Тут по ночам всегда так, – сказал я. – Нам нужен четвертый корпус, ирландец там обосновался. Все, умолкни.
Мы крались вдоль ограды, увешанной рекламными плакатами, которые обещали чрезвычайно выгодные сделки с недвижимостью и предлагали всевозможные способы получения невероятных прибылей на финансовых рынках.
– Ого! – восторженно прошептал Олег. – Какой великолепный материал!
Я замер, ткнул его пальцем в грудь и переспросил:
– Великолепный материал?
– Ага.
– Ты что, журналист?
– Чертнет, – шепнул он.
– Чего?
– Это означает «черт, нет» по-русски, – объяснил Олег. – Как «черт, да», только наоборот.
– Нашел место для уроков русского языка! Так ты журналист или нет?
– Я не журналист, я писатель.
– Писатель?
– Ну да.
– Русский писатель? Издеваешься, да?
– Слушай, я писатель, – торопливо зашептал он. – По национальности русский. Получается, что я – русский писатель. Тебя это устраивает? Или отменим вылазку?
Я задумался. Может, лучше пойти в четвертый корпус одному, без русского писателя? Решение давалось с трудом – такова нелегкая писательская доля.
– Русский писатель, – вздохнул я.
– А тебе что, русские писатели не нравятся?
– А кому они нравятся?
– Ты серьезно? А как же Аксенов? Он всем нравится.
– Да пошел ты! – отмахнулся я.
– А Тургенев? Он смешно пишет.
– Ага. Почти как Гоголь.
– Строго говоря, Гоголь – не русский писатель, – хриплым шепотом уточнил Олег. – Он украинец. Великий украинский писатель.
– Заткнись!
– Погоди! – Олег схватил меня за руку. – Ты тоже писатель, что ли? С ума сойти! Надо же, два писателя отправились в поход за впечатлениями…
– Иди к черту!
– Ну а зачем еще в поход ходить?
Да, ситуация. С Олегом я смогу застать троих врасплох, потом поговорю с Конкэнноном, и, если повезет, мы уберемся восвояси. Конкэннону не поздоровится, да и мне, наверное, тоже. А без Олега мне в одиночку придется прирезать людей Конкэннона, что гораздо сложнее. Надо же, Олег – писатель. Русский писатель.
– А еще есть Лев Лунц[81], – прошептал Олег. – Я его обожаю…
– Да заткнись ты!
Я огляделся. На противоположной стороне широкого проезда виднелось железнодорожное полотно, а с нашей стороны стояли железные фабричные бараки, округлые, как погребальные курганы. Вокруг не было ни души, даже бродячие псы сюда не совались. В опасных местах всегда царит обманчивое спокойствие. Главное – не бояться. Мне было страшно. Я пытался вобрать в себя неверное спокойствие, потому что хотел поговорить с Конкэнноном без кровопролития, но сознавал, что надеяться на это бесполезно.
– Кстати, а почему ты меня с собой взял? – спросил Олег. – Почему не позвал Дидье или еще кого-нибудь из приятелей?
– Тебе это очень нужно знать?
– Конечно. Это же отличный материал!
– Понимаешь, друзья бы со мной пошли, но я бы за них волновался. А в случае чего за тебя я волноваться не буду, ясно?
– Ясно, – улыбнулся он. – Разумное объяснение. Я бы тоже твою жизнь купил, если б припекло.
– Я не жизнь твою купил, Достоевский, а твое время. В драке. Это тебе ясно?
– Ясно, ясно, – обрадованно кивнул он. – Хорошо, что мы с тобой это обсудили.
– А теперь еще кое-что обсудим, – шепнул я. – Если к моей подруге подкатишь, я тебя прирежу.
– У тебя подруга есть? – удивленно спросил Олег.
– А что такого?
– Ну…
– Предупреждаю, если попробуешь к ней со своими русскими писателями сунуться – прирежу.
– Да понял я, понял. У меня вообще память хорошая, – улыбнулся он.
Я никак не мог в нем разобраться – либо он был просто добрым, хорошим парнем, либо знал что-то, мне неведомое.
– Ты о чем? – недоуменно поморщился я.
– У тебя подруга есть? Правда, что ли?
– Повторяю, не лезь к ней со своими русскими заморочками.
– Говорю ж тебе, я запомнил. Не полезу. – Он усмехнулся еще шире.
– И чего ты вечно улыбаешься?
– Так здорово же! Сам подумай, мы с тобой, коллеги-писатели, вместе идем на стоящее дело. Представляешь, что об этом можно написать? Рассказ какой-нибудь. Может, потом вдвоем попробуем? У меня уже столько задумок…
– Да прекрати ты, наконец! Нам бы отсюда живыми выбраться. С ирландцем связываться опасно, так что гляди в оба.
– Да не волнуйся ты так! Двенадцать тысяч долларов – деньги приличные. Зададим жару ирландцу и его приятелям, а потом напьемся, – сказал он и побежал к четвертому корпусу.