Гвин замолчала, словно ожидая, что сейчас на нее посыплются упреки.

Но по лицу Эмери тоже струились слезы. Не пытаясь их смахивать, Эмери взяла Гвин за руку и сказала:

– Ты не одинока, Гвин. Слышишь? Ты не одинока.

Неста взяла Эмери за другую руку. Иллирианка начала свой рассказ.

– Мы страдали по-разному, однако… Как-то отец избил меня настолько жестоко, что сломал спину. Несколько месяцев я была вынуждена проваляться в постели, пока спина заживала. Односельчанам он говорил, что я очень больна, и они верили. И это было… еще меньшим из его злодеяний… А прежде он избивал мою мать. И она… наверное, она, как могла, защищала меня от него, поскольку он меня пальцем не трогал, пока мать была жива. Она умерла не от болезни, а после зверского избиения, от которого ей было уже не оправиться. Он заставил меня в ночь новолуния выкопать для нее могилу. Соседям он сказал, что у жены случился выкидыш и она умерла от потери крови.

Эмери сердито вытерла слезы.

– И все ему верили. Ему всегда верили. Ведь с другими он всегда был таким вежливым и обходительным. Мне часто говорили, как мне повезло с таким отцом, и я всякий раз спрашивала себя, не выдумываю ли все его дурные стороны. Но шрамы на теле и обрезанные крылья напоминали мне, каков он на самом деле. Он пошел на войну и погиб. Узнав об этом, я была счастлива. Соседи думали, что я стану кататься по полу от горя и месяцами оплакивать его. Наверное, стоило бы рассказать им, каким чудовищем он был, но я этого не сделала. Если они спокойно отнеслись к тому, что он обкромсал мне крылья, с какой стати им верить в его злодеяния теперь, когда он вместе с героями пребывает в загробном мире?

Эмери поморщилась.

– Я до сих пор ощущаю на себе его кулаки. До сих пор чувствую, как он бьет меня головой о стену или ломает пальцы, прищемив их дверью, а то просто орет на меня, пока я не потеряю сознание от его криков.

Эмери затрясло, и Неста еще крепче сжала ей руку.

– Он никогда не давал мне денег ни на что и не позволял зарабатывать самой. Еды я получала столько, сколько он считал уместным. Знаете, он настолько застрял у меня в сознании, что я и сейчас слышу его голос, когда смотрюсь в зеркало или делаю ошибку. Я согласилась заниматься, поскольку знала: он бы мне это запретил. Согласилась, чтобы только прогнать из головы его голос. Я хотела научиться тому, как противостоять мужчине, если кому-то вздумается снова поднять на меня руку. Но никакие успехи не вернут мне мать и не уничтожат позорной правды: я пряталась, когда отец вымещал на ней всю свою злость. Этого не исправить никакими подвигами. Но эта гора… – Эмери махнула в сторону тропки, начинавшейся у подножия и скрывавшейся из виду вверху. – Я поднимусь туда ради моей матери. Ради нее я миную Прорыв и пройду столько, сколько смогу.

Подруги смотрели на Несту, но она продолжала глядеть на горную вершину и на путь, что вел туда. Самый трудный из всех путей к вершине. Чувствуя, что настал черед ее рассказа, Неста заговорила:

– Меня отправили в Дом ветра, поскольку я превратилась в полное ничтожество. Я напивалась и была готова совокупляться с кем попало. Моя… семья посчитала такое положение невыносимым. Более года я злоупотребляла их добротой и щедростью. И не потому, что по натуре я такая злодейка… – Она судорожно выдохнула. – Мой отец тоже погиб на войне. У меня на глазах. А я не сделала ничего, чтобы его спасти.

Несту прорвало. Слова полились из нее потоком. Она рассказала подругам о всех своих неблаговидных делах и мыслях; о том, как ей доставляло извращенное наслаждение видеть страдания сестер. Потом рассказала о Котле, о пережитых ужасах и вырванной у него силе. Неста ничего не скрыла. Если после этого они согласятся подняться с нею на вершину, пусть знают, с кем идут. У них еще было время повернуться к ней спиной.

Закончив говорить, Неста внутренне приготовилась увидеть недовольные лица и гневные взгляды.

Гвин молча взяла ее за руку. Эмери – за другую.

– Никто не вправе упрекнуть вас за случившееся, – сказала им Неста. – Вы никого не подвели.

– И ты тоже никого не подвела, – тихо произнесла Эмери.

Неста смотрела на подруг, видя на их заплаканных лицах неподдельную боль и печаль, но и открытость тоже. Все они открыли свои потаенные уголки. В каждой нарастало понимание, что они не повернут назад, не попытавшись взойти на вершину Рамиеля.

От слез у Несты жгло глаза.

– Поэтому мы поднимемся на Рамиель, – заявила Гвин. – Мы пройдем через Прорыв. Мы победим и докажем всем, что новое способно быть таким же могущественным и нерушимым, как старые традиции. Пусть знают, что новый образ жизни – не совсем валькирианский и не совсем иллирианский – способен победить на Кровавом ритуале.

– Нет, – наконец заговорила Неста. – Мы победим, чтобы доказать самим себе возможность победы. – Она оскалила зубы в хищной улыбке и посмотрела на гору. – Мы доберемся до вершины.

Три дня подряд Эрис и небольшой караван двигались на восток, останавливаясь, только чтобы поесть и переночевать. Они не спешили. Судя по наблюдениям, которые Кассиан с Азриелем вели сквозь просветы в облаках, Эрис не был скован. Каждый день рядом с ним ехала щуплая, сгорбленная Бриаллина. Но Короны на ее голове не было. Не было ничего, что напоминало бы характерный блеск золота на солнце.

Завтра Кровавый ритуал завершится. Кассиан не получал никаких вестей о Несте. Сам он ничего не чувствовал. За эти дни он почти не сомкнул глаз и сейчас с трудом следил за процессией, которая миновала холмы и въехала в низину, поросшую лесом. Лес был древним, с узловатыми корнями деревьев и обилием мха, свисавшего со стволов.

– Никогда не бывал в этих местах, – признался Азриель. – Место древнее. Чем-то похоже на Средиземье.

Кассиан молчал. Процессия, за которой они следили, углубилась в лес и через какое-то время вышла к берегам небольшого озера. Там они остановились. Только тогда Кассиан и Азриель спустились вниз и стали подкрадываться.

Должно быть, участники процессии не опасались, что их могут подслушать. Их разговоры Кассиан услышал задолго до того, как приблизился к месту привала. Судя по виду, человеческая знать и солдаты. Он насчитал два десятка. Белый жеребец Эриса был привязан к нижней ветке дерева. Но сам он…

– Вот мы и встретились, Кассиан, – послышался сзади вкрадчивый голос Эриса.

Кассиан резко обернулся. Кинжал сына верховного правителя Двора осени упирался ему прямо в ребра.

К полудню Неста едва могла дышать. Гвин еле волочила ноги. Эмери обливалась потом. Они разделили оставшуюся воду. Невзирая на пройденное расстояние и бессчетное число больших и маленьких камней, которые пришлось огибать, вершина ничуть не приблизилась.

Главное, они никого не видели и не слышали.

Уже легче.

Каждый вдох и выдох опалял Несте легкие. У нее подгибались ноги. Во всем теле ощущалась боль. В мозгу кружили назойливые мысли, словно грифы, собиравшиеся на пир.