«Это что, жизнь проходит перед глазами?.. Нет, нет, только не сейчас, смерть, повремени, сейчас нельзя, я прошу, я молюсь, Господи, сейчас нельзя, Мэри, я тебя люблю, подожди, мы увидимся с тобой, но позже, сейчас мне нужно сделать… Ещё так много нужно сделать, подожди, только не сейчас, хотя бы ещё один день, ещё два дня, мне нужно совсем немного, потом, только не сейчас, только не сейчас…

О боже, как я здесь оказался? Все против меня, Комитет подкуплен, Элизабет и “Облик” грозят отключить Сеть, планета ничего не знает, Болезнь всё ближе и ближе, у меня совсем нет сил, а за окном идёт война, которую я развязал, а в школе сотни детей в заложниках у ребят, которые просто хотели достучаться до мира и рассказать правду, и теперь их всех перебьют, и даже детей убьют, их всех, потому что я был слеп, я не видел, я не успел, я оказался слаб… Что мне делать?.. Что же мне делать?..»

— Иоанн? — услышал он голос Мика. — Вы слышите меня, Иоанн? Вам плохо?

— Слышу, Мик. «Собраться. Взять себя в руки. Не сейчас».

— Вот, примите, — Мик протянул ему таблетку. — Взял у вашего помощника…

Иоанн проглотил таблетку и закрыл глаза, проглатывая вслед за безвкусной пилюлей слюну. Лучше не стало.

— Соедини меня с Маарфуром, — сказал он Мику. — Сейчас же.

— Он на прямой линии.

Иоанн включил коммуникатор.

— Маарфур?

— Иоанн.

— Господин председатель Комитета по контролю, — сказал Иоанн. — Я приказываю вам немедленно опубликовать все данные по проекту «Счастье планеты» в Сети, а после объявляю о вашем отстранении от должности.

— Боюсь, я не могу выполнить ваш приказ…

— Я распускаю Комитет по контролю, господин председатель. Опубликуйте данные и оставьте ваш кабинет. Официальное извещение полу́чите в течение часа. Экстремальные обстоятельства. — Иоанн помолчал и добавил: — Как ты посмел, Маарфур…

— Я не могу исполнить ваш приказ по другой причине, — откликнулся тот из Нью-Йорка. — Генеральная Ассамблея Объединённых Наций только что объявила вам импичмент. Так что технически сейчас я исполняю обязанности Генерального секретаря, мистер Касидроу. И требую, чтобы вы немедленно вылетели в Ньюарк и предстали перед Генассамблеей.

— На каком основании?

— Злоупотребление полномочиями, незаконное использование армии, организация вторжения в суверенную страну без санкции Совбеза… сокрытие информации о состоянии здоровья и о смертельном заболевании. — Маарфур сделал паузу. — Я сожалею, Иоанн. Надеюсь, это всё скоро закончится.

— Пошёл ты на хуй, Маарфур.

Иоанн отключил коммуникатор.

— Как они узнали про Болезнь? — спросил он. — Маарфур рассказал?

— Не думаю, — ответил Мик. — Сперва это появилось в Сети. Там уже полчаса обсуждают.

— Наверное, Элизабет… А импичмент?

— Только что, — покачал головой Мик. — Узнал вместе с вами.

Иоанн включил коммуникатор.

— Готовьте самолёт, — приказал он. — Я лечу обратно.

— Я полечу с вами.

— Нет, ты останешься здесь. — Иоанн встал и похлопал Мика по плечу. — Ты передашь сообщение им… тем, кто захватил детей…

— Террористам, генеральный секретарь.

— Да, можно сказать и так. Террористам. — Иоанн помолчал. — Скажешь, что выполнишь все их требования. Соберёшь группу журналистов и проведёшь их внутрь, чтобы они увидели, и узнали, и растрезвонили об этом на всю Сеть… И сделаешь это как можно скорее. И будешь держать меня в курсе.

— Ясно.

— Отлично. Пойдём.

Они вышли из штаба, их тут же обступила толпа. Иоанн подозвал к себе командующего силами Коалиции, морщинистого мексиканца:

— Генерал, если войска «Хай Яо» начнут штурм, я разрешаю открыть по ним огонь. Не допустите их внутрь здания.

— Защищать террористов, сэр?

— Не допустите их в здание, — повторил Иоанн и пошёл к ожидавшему его бэтээру. Мик следовал за ним до самой двери и помог забраться в салон. Перед тем как закрыть дверь, Иоанн пожал Мику руку и тихо сказал:

— Пока я ещё главнокомандующий, но мои приказы утратят силу, как только они узнают об импичменте.

— Я не подведу вас.

— Будет тяжело. Ты внимательно прочитал тот документ?

— Да, внимательно.

— Ты понял, что они там делали?

— Хотел бы я не понять.

— И что скажешь? — Иоанн вцепился в его кисть всей силой своих ослабевших пальцев. — Они правы? Я преувеличиваю? Или за это стоит отдать жизнь?.. чтобы никто не посмел, раз и навсегда?.. Я прав, Мик?

— Я думаю, — улыбнулся Мик, — что только конченая мразота могла бы с таким смириться.

Иоанн вяло ухмыльнулся.

— Ни одному пессимисту в истории не удалось раскрыть тайны звёзд или доплыть до неведомой земли, — пробормотал он. — Знаешь, кто это сказал?

— Уинстон Черчилль?

— Загугли, — посоветовал Иоанн и с усилием захлопнул дверь броневика. Кортеж, расцвечивая фарами пыльные облака, умчался по пустыне на восток, на встречу с первыми лучами восходящего солнца.

Спустя двадцать пять минут внутри здания школы африканец сообщил, что получено сообщение. Алессандро вздохнул с облегчением — кажется, приближающийся рассвет принёс благую весть: заместитель Генерального секретаря ООН Микеланджело Пуатье писал, что собирает группу из сетевых корреспондентов, которые в ближайшее время войдут в здание вместе с ним, чтобы увидеть детей и рассказать о них миру. По заверениям Пуатье, Сеть скоро будет включена, а приставы Международного уголовного суда арестуют их, сдавших оружие, и каждому будет гарантирована безопасность и адвокатская защита.

— Видишь? — спросил Эдин. — Оно того стоило, чёрт побери, оно того стоило!

— Нас всех арестуют и посадят, — рассмеялся американец, — но если он не врёт, то у нас всё получилось! Мы смогли!

— Если он не врёт, — повторил за ним Алессандро. — Если он не врёт.

— Зачем ему врать? — спросил китаец. — Если бы они хотели нас убить, они давно бы это сделали. Нет, я не думаю, что он врёт.

— Но Сеть до сих пор не включили.

— Если сюда придёт он и корреспонденты, то плевать на Сеть, — сказал Эдин. — Они увидят их, — он показал на детей, — и этих, — он ткнул в учителей и спецов по НБп, — и им всё станет ясно. Голду и его компании не отвертеться.

— Это победа, — повторил американец. — Спасибо Манделе.

— Он знал, что делал, — сказал араб, — всё было не напрасно.

Эдин подошёл к Алессандро и протянул ему руку.

— Я знаю, ты был против, и мне жаль, мне искренне жаль. Меня будут судить, и я не буду оправдываться. Но будем честны, Сандро, давай будем честны.