Вот и сегодня не случайно вспомнился Баранов Хлебникову, расположившемуся в одной из комнат двухэтажного дома начальника заселения Росс. Размышляя о просьбе Шмидта вступиться за союзных россиянам индейцев, Кирилл Тимофеевич опять соотнесся мыслью с бывшим главным правителем: что сделал бы тот? Должно быть, попытался бы предугадать все последствия, подготовился бы ко всему, даже к вооруженному столкновению с соседями…

Конечно, Хлебников понимает, сегодня перевес сил не в пользу испанцев. Единственная в Новом Альбионе русская крепость куда лучше укреплена, нежели столица Калифорнии – Монтерей. Четырехугольный бревенчатый палисад Росса с двумя сторожевыми башнями оснащен тринадцатью пушками, и гарнизон в нем – двадцать шесть русских да более сотни алеутов… Такого не сыщешь ни в одной из испанских миссий. К тому же всегда под рукой военный бриг «Булдаков» и где-то неподалеку фрегат «Крейсер», недавно заходивший в русское заселение. С их огневой поддержкой сам черт не страшен! Но дело не только в военной силе. Она решает многое, но не все. И это тоже наука Баранова, толкующая о том, что здесь, на американском побережье, представители компании защищают не одни токмо интересы своих акционеров, но и всего государства Российского. Эти государственные интересы обязывают не уронить достоинство Отечества в глазах его союзников и врагов.

Кирилл Тимофеевич, конечно, сознает, что неразумно ссориться с ближайшими соседями теперь, когда в Санкт-Петербурге недоброжелатели только и ждут повода, чтобы представить императору колониальную деятельность компании в черном свете. Но Хлебникову ясно и другое: нельзя не помочь тем, кто верит русским, кто надеется на них. Пусть это будут простые дикари, желающие вернуть из неволи своих близких… Они не знают ничего о дипломатии тех, кого называют бледнолицыми. Но самим-то русским свои союзнические обязательства необходимо выполнять! Именно так поступал всегда Баранов.

4

– Benedicticamus Domino, – громовым голосом, словно отдавал команду эскадрону рейтар, проговорил падре Альтамиро и, только закончив молитву: «…ex hos nunc et usque in seculum…», скромно опустил глаза, вспомнив, очевидно, что смирение украшает истинного католика. Однако характер не выказать трудно. В конце священнодейства падре так громыхнул пальцами по клавишам старого клавикорда, подаренного миссии еще доном Николасом, что инструмент задребезжал, наполняя каменный сарай, где размещался храм, какофонией звуков. Но паствой у падре были в основном крещеные краснокожие. Не ведая лучших примеров, они восприняли все происходящее как должное. Те из них, кто вырос в миссии, осенили себя крестом, а новообращенные кто испуганно, кто с плохо скрываемой ненавистью взирали на происходящее.

Между тем падре Альтамиро, вот уже несколько лет одновременно исполняющий роли и органиста, и проповедника, и певчего, остался доволен произведенным эффектом. Кивком отпустив прихожан, он еще раз перекрестился на большое распятие и подошел к стоящему неподалеку слепому собрату – падре Томасу. Отослав мальчика-поводыря, сам взял убогого под руку и повел к выходу из храма, поглядывая, чтобы падре Томас не запутался в полах порыжевшей от солнца сутаны.

Святые отцы вышли во двор миссии.

Обитель носила имя святого Франциска Ассизского – основателя братства миноритов, или францисканцев, – известного в миру как итальянский негоциант Джованни Бернардонне, и была одной из двух десятков себе подобных миссий, построенных испанцами в Верхней Калифорнии для обращения язычников в католичество. А коль скоро такие деяния редко обходились без кровопролития, то миссии и монастыри францисканцев и их предшественников иезуитов, находившиеся на значительном расстоянии друг от друга, строились как настоящие военные укрепления и снаружи мало чем отличались от президий. Тот же закрытый каменный четырехугольник с несколькими воротами, запирающимися с наступлением темноты. Внутри миссии жили только святые отцы да несколько солдат охраны, а индейцы, во избежание возможного бунта, размещались в шалашах и каменных строениях без крыш за пределами монастыря. Храм, в котором новообращенные обязаны были молиться не менее двух часов в обычный день и пяти – в праздничный, был главным строением обители. Неподалеку находились пороховой склад и трапезная.

В нее-то и направлялись сейчас святые отцы. Там их ожидали гости – русские из форта Росс. Об их приезде доложил перед началом вечерней службы падре Альтамиро начальник караула сержант Мигель Кастеларо – добродушный толстяк, вечно пребывающий навеселе. Новость эта не обрадовала падре, но он не стал сосредоточиваться на ней: служение Господу не терпит суеты.

Однако теперь, шагая с невозмутимым лицом по каменным плитам внутреннего двора, падре Альтамиро размышлял: что привело русских к нему? Связан ли их визит с бегством моряков с российского корабля или причина появления гостей – недавняя ловля дикарей на их территории? Надо признаться, и к тому, и к другому событию святой отец имел непосредственное отношение. Здесь жить иначе просто нельзя. Не зря, нося на груди серебряное святое распятие, падре Альтамиро никогда не расстается с кинжалом, спрятанным за буйволиной кожей, которой обертывают икры выше башмаков, и на каждую службу надевает под рясу тонкую железную кольчугу. Да и не всегда поприще миссионера в отдаленном уголке земли было единственным занятием того, кто ныне носит имя падре Альтамиро. Знавал он и иные времена. Случается и нередко, что люди становятся кем-то не по призванию, а по стечению обстоятельств. В ряде случаев эти обстоятельства оказываются столь сильны, что, подчинившись им однажды, человек уже никогда не возвращается к прежнему образу жизни. Хотя, возможно, и сохраняет внешние черты себя прежнего: голос, манеру держаться…

Таким был и настоятель миссии Сан-Франциско. Когда-то он звался дон Хосе де Альтамиро и принадлежал к знатному роду, представители которого блистали при испанском дворе еще во времена Карла I. Достойный сын своих родителей, дон Хосе получил отличное домашнее образование и, следуя семейной традиции, поступил на службу в королевскую гвардию, где сделал стремительную карьеру. Статный молодой красавец и начальник личной стражи принца, он сосватал одну из красивейших и богатых невест Мадрида и уже готовился к свадьбе, когда узнал, что его избранница неверна ему. Дон Хосе был готов скрестить шпагу с ее обольстителем, но им оказался тот, охрана кого была долгом Альтамиро. Не смея нарушить присягу и поднять оружие против брата короля, он подал в отставку и разорвал помолвку, вызвав тем самым шумный скандал при дворе. Отец бывшей невесты затаил против него злобу. Нанятые им убийцы подстерегли Альтамиро в узком переулке старого города. В короткой схватке дон Хосе был тяжело ранен. Истекая кровью, он добрался до ворот близлежащего монастыря. Братья-францисканцы выходили раненого. Во время пребывания у францисканцев в душе у Альтамиро и произошли те перемены, после которых возврат к мирской жизни стал невозможен. Однажды ночью ему привиделся Спаситель, указывающий дорогу к храму. Дон Хосе принял постриг и под именем падре Альтамиро уехал в далекие американские колонии, чтобы жить там единственно ad majorem gloriam Dei.

В те годы, пока Калифорния находилась на содержании королевской казны, дела в миссии, в которую молодой священник был назначен настоятелем, шли неплохо. Представители clero в это время пользовались в колониях особыми правами и считались там едва ли не главными лицами. Сам вице-рой по всякому поводу советовался с главой католических миссий – епископом провинции Сонора, а коменданты президий не предпринимали ничего серьезного без благословения местных падре. Кроме того, францисканцы, как и в пору святой инквизиции, считались здесь верховными судьями в разрешении всех спорных вопросов. Потому и местные гидальго, и владельцы гасиенд не скупились на пожертвования святой церкви…