Он все-таки идет со мной, мы медленно поднимаемся надпарком. Я повизгиваю от восторга, болтаю о чем попало и без конца тормошуСтаса, решив не реагировать на его молчание. Он покорно крутит головой иотвечает хоть и неохотно, но для меня и это уже кое-что. Вернувшись на грешнуюземлю, покупаю мороженое, сую одно в руку Стаса. Он лениво жует, смотрит посторонам, в глазах появляется тоскливое выражение. Я не обращаю на этовнимания. Скачу на одной ноге, поправляя туфлю, роняю сумку, висну на рукеСтаса и болтаю без умолку. Попутно выдаю массу ценной информации о своемдетстве, любви к котам и собакам и прочую чушь. В конце концов он начинает мнеотвечать, правда, неохотно. Я на седьмом небе от первых успехов. Мы сидим наскамейке, Стас приподнимает очки, смотрит на меня, а я с удивлениемобнаруживаю, что глаза у него вовсе не карие, как мне казалось, а темно-синие,с большим зрачком. На скуле слева бритвенный порез, утром я Стаса торопила.

Я отвожу взгляд от его лица, выравниваю дыхание и иду камериканским горкам. Покупаю целую пачку билетов, Стас смотрит на это безэнтузиазма. Мы занимаем места и летим вперед. Я хватаю Стаса за руку, визжу накаждом спуске и прижимаюсь к нему, ощущая плечом, бедром, грудью напряжение еготела. Он представляется мне тугим клубком с потерянной ниточкой. Я могла быкататься бесконечно долго, меня охватывает какое-то озорное веселье, я невыпускаю руки Стаса и уже не знаю, что это, игра или необходимость. От яркогосолнца, скорости и шальных мыслей кружится голова.

– Здорово, правда? – плюхаясь на ближайшую скамью,спрашиваю я потом.

– Ага, теперь я знаю, что ненавижу больше всего насвете.

Я опять висну на его руке и верчу головой по сторонам. Намгновение мне кажется, что я счастлива.

– Ты собиралась в торговый центр, – напоминаетСтас.

– Времени у нас сколько угодно.

– Больше ни на чем кататься не буду, – мрачно заявляетон.

– Я есть хочу, а ты?

– Можно, – кивает он. – Поедем домой?

– Ну уж нет. Вон там кафе, идем.

Мы устраиваемся за столиком под полосатым грибком, яраскачиваюсь на тонконогом стуле, пока Стас стоит в очереди – здесьсамообслуживание. Он машет мне рукой.

– Что будешь есть? – спрашивает.

– Все равно, только не горячее.

Я опять сажусь под тентом, нацепив очки от солнца и вытянувноги. Я дружу со всем миром. Подходит Стас, ставит на стол поднос и снимает снего тарелки, я помогаю. Мы сидим друг против друга и уплетаем салат, бог знаетиз чего приготовленный.

– Вкусно? – спрашиваю я.

– Нет.

– Слушай, я тоже не в восторге от того, что мы целымиднями должны мозолить глаза друг другу. Но не я ведь это придумала. Чего ты наменя злишься?

– Я не злюсь. Если б ты не висла на моей руке и нетрещала как сорока, я был бы счастлив.

– Не виснуть и не трещать я не умею. Чем скорее тысвыкнешься с этой мыслью, тем лучше.

– Считай, я уже смирился.

– Замечательно. Может, мы поболтаем?

– Может быть.

– Ты давно знаешь Вадима?

– Давно.

– Расскажи, как вы познакомились.

– У мужа спроси, это первое. А теперь второе: что тебепонадобилось в моей комнате?

Я морщу нос.

– Паспорт искала. Хотела узнать твою фамилию. Вы жевеликие конспираторы. У вас не спросишь.

– Зачем тебе моя фамилия?

– Как зачем? Хотела узнать, кто ты.

– Узнала?

– Само собой.

– Нравится?

– Ты о чем?

– У тебя есть сестра, – говорит он. – Тожекрасивая, правда, в отличие от тебя не настолько, чтобы, отправляясь с ней вресторан, прихватывать с собой кастет: отбиваться от назойливых придурков.

Я слушаю, приоткрыв рот, потом спрашиваю неуверенно:

– Ты это серьезно? Насчет моей красоты?

– А то ты не знаешь, – усмехнулся он и добавилхмуро: – Твоя сестра бойкая баба. Я ее помню.

– Так вы знакомы?

– Дуру из себя не строй, получается так себе.

– Опять врешь. Все у меня хорошо получается.

– На всякий случай предупреждаю: то, что тебе наплеласестрица, полная хрень. Я хороший парень, который зарабатывает на жизнь тем,что охраняет богатых дамочек, пока их мужья заколачивают миллионы.

Стас уходит с подносом и возвращается с двумя чашками кофе ипеченьем. Я решаю не углубляться в опасную тему и болтаю о чем попало, при этомпо обыкновению машу руками. В конце концов я опрокидываю локтем чашку, кофевыплескивается на мою белую юбку. Я с визгом вскакиваю, задеваю стол, теперьпадает чашка Стаса, заливая его джинсы. «Накрылась дружба», – с тоскойдумаю я и бормочу:

– Я нечаянно. – Торопливо достаю из сумкисалфетки, слышу, как Стас говорит «растяпа», и с удивлением вижу, что онсмеется. Качает головой и смеется. При этом лицо у него вполне человеческое идаже симпатичное.

– Замыть надо, – говорю я, указывая на его джинсы.

– Обойдусь.

– Я и не думала, что ты смеяться умеешь.

– Это у меня нечаянно получилось, – язвительноговорит он, качает головой и опять смеется. – Пошли, пока ты ещечего-нибудь не опрокинула.

Мы бредем по аллее, разговариваем, то есть это я трещу каксорока, а Стас время от времени лениво кивает. В эйфории от первой победы язабываю пословицу, что торопливость нужна лишь при ловле блох. После посещенияторгового центра приходится ее вспомнить. Мы возвращаемся к машине, Стас держитв обеих руках пакеты.

– Надо было взять купальник, – говорю я, когда мыотъезжаем от торгового центра. – Могли бы съездить на озеро. Я знаю одноместо, когда мы с Агаткой были маленькие…

– Ты можешь хоть немного помолчать? – спрашиваетСтас. – У меня голова пухнет от твоей болтовни. Не женщина, а попугай.

– Если я буду молчать, тогда у меня голова начнетпухнуть, а моя голова мне дороже. Так что терпи. Давай я тебе покажу, чтокупила.