Каждые четыре недели луну проглатывает злобная свинья. Так говорили дети, хихикая. Ну и что, что с того! Способ не хуже прочих объяснить, почему ее нет на небе.

Перл рассеянно погладила Сэма по волосам. Он спал. Рев двигателей, наполнявший ее уши, ничуть его не беспокоил. Была ночь. Ночи были еще ничего. Теперь ее больше всего тревожили утра. То, как свет подкрадывался к ней. И этот зазор между рассветом и восходом солнца! Разве можно подловить этот хитрый свет? Разве можно залечить такую травму?

Отец как-то раз сказал ей, когда еще все они были живы, что у нее волшебные варежки, к которым магнитится снег.

Самолет поднял закрылки. Открылась мешанина мелких механизмов. Нарочито навороченная. Вульгарная. Рельсы через небо.

Они все здесь, как в тюрьме, в этой хрупкой самолетной скорлупе. Перл осознала с поразительной ясностью, что самолет упадет. В этот миг он как раз оторвался от земли. Звук двигателей был высоким и ровным. Они набирали высоту. Но Перл знала, что они упадут. Они были слишком низко, почему-то ниже уровня горизонта. Она взяла Уокера за руку.

В школе она узнала, что ученые наблюдали границу вселенной. Она прилежно записала это в свою тетрадку – в точности так, как услышала.

Эта тетрадка давно потерялась. Перл уже не училась в школе. И все же в этот миг перед ее мысленным взором вспыхнула страница с этими словами – указатель на пути к хаосу столь полному, столь закономерному, что мимо нее промелькнуло безумное лицо Бога.

Она выпустила руку Уокера и взяла ребенка.

Она поджала колени и ткнулась головой в спинку переднего кресла. У берегов Мадагаскара, в морских глубинах, обитает древняя рыба, которой так и не коснулось вымирание. Что-то, опять же, отец говорил ей об этом, когда еще все они были живы.

Три минуты спустя после вылета из Майами пилот безмятежно влетел в полярное сияние трав – это был Эверглейд[13]. Самолет сделал штрих по болоту и зарылся носом в грязь. Правое крыло оторвалось и частично вошло в кабину, почти располовинив самолет, вскрыв его, точно детскую игрушку-раскладушку. Перл почувствовала, что ее оторвало от кресла и она неуклюже летит по воздуху, навзничь. Возможно, вот так и происходит смерть. Подумать только. Как подробно ее описывали провидцы все эти годы. Ты просто раскидываешь руки и летишь домой.

Она увидела Уокера, откинувшегося назад, его густые волосы разошлись, впуская ночь. Ее рука вспорхнула к нему, но пальцы не дотягивались до его плеча. Ребенок также был вне досягаемости.

Она упала с воздуха на спину, с болезненным хрустом, в сотне футов от самолета, в глаза заливалась вода и что-то давило на грудь. Болотная флора отсвечивала лиловым. Все вокруг курилось. Трава ужасно воняла. Перл слабо ухватилась за вес у себя на груди. Казалось, она может спихнуть его. Но там ничего не было. Ее платье липло к пальцам и расползалось лоскутами. Что-то уползало от нее на четвереньках, крича при этом. Она продолжала хвататься за свое платье, волнуясь о пропавшем весе, желая вернуть его, желая, чтобы этот вес был ее малышом. Небо являло легчайшие, самые безумные оттенки цветов, обдавая холодным сиянием сцену, несомненно извлеченную его волей из тьмы, но не озаренную светом. Куски фюзеляжа вспыхнули огнем и сгорели почти мгновенно. Плоть и металл сплавились, и невозможно было понять по искаженным останкам, чем они были раньше, но все казалось наделенным жестокой, бесчувственной жизнью. Неподалеку от Перл стоял человек, совершенно ровно, как будто невредимый, и беспрестанно кричал, хотя она не слышала ни звука.

Перл старалась перевернуться со спины на живот, чтобы искать вместе с другими свои пропажи. Мимо проскочили, завывая, две собаки, вырвавшиеся из багажного отделения. Одна вернулась, обошла вокруг нее, обнюхивая голову, и убежала. Перл ухватилась за траву под собой, но ее руки погрузились в топь чуть не до локтей. Она села на корточки и наконец с огромным усилием встала на ноги. У нее текли слюни, и она почувствовала себя диким человеком, неспособным к осмысленным действиям.

Она услышала собственный голос, отрывисто выкрикивавший имя ребенка. А затем имя Уокера. Рот у нее распух. Слова звучали бессмысленно, даже в ее собственных ушах. Она навлекла на них это бедствие своей глупостью, своим эгоизмом. Она побрела через болото. Одна ее нога была босой, а на правой руке была содрана кожа. В безлунной ночи самолет выглядел ярким и голым. Рядом бродили другие люди. Все окутывал желтый дым. Небо тоже было желтым. В небе виднелись огни, ровно падавшие вниз.

Перл наткнулась на что-то мягкое и отпрянула. Что-то задело ее по голой руке. Что-то жесткое и с перьями – обожженное крыло крупной болотной птицы. Убитая рухнувшим самолетом у себя же в болоте, она лежала поперек пути Перл, обгорелая, но целая, ее длинные элегантные ноги обхватывали ноги Перл, а острый клюв был осмотрительно закрыт. Судьбу этого пернатого создания решила сила неумолимая и бестолковая. Перл вырвало. Ее ноги казались пойманными птичьими ногами.

Она увидела парик, плававший в грязи. Несколько париков.

Она поползла подальше от птицы.

– Уокер! – закричала она.

Уокер. Уокер. Она легла с ним и зачала ребенка. Она наказала их всех.

Внезапно ей в уши хлынули звуки катастрофы. Аэроглиссеры с большими фонарями скользили по траве к обломкам самолета. Кричали раненые нечеловеческими голосами. Они напоминали Перл крики сов у нее дома. УО-O, УО-O. Совы, кормящиеся жирным мясом отчаяния.

Теперь вокруг нее двигались здоровые мужчины. Невредимые мужчины. Она прошла мимо пристегнутого к креслу паренька в камуфляжных штанах. Одна бровь у него была частично сорвана и свисала с лица. А вокруг талии расползалось темное пятно – ремень безопасности перерезал ему живот.

Перл снова увидела собак, бегущих впереди нее, натыкаясь на все, как слепые.

– Мой малыш, – сказала Перл. – Прошу вас, у меня был малыш. Прошу вас, верните моего малыша. Он был у меня в руках.

Мимо нее прошмыгнул мужчина, чуть не сбив с ног. Она схватила его за руку.

– Здесь младенец, – сказала она. – Вы должны найти его. Он мой.

Он посмотрел на нее безнадежно.

– Ну хорошо, – сказал он. – Оставайтесь на месте, никуда не уходите.

И он ушел. Оставив ее нигде. Ни с чем. Без ничего. Совы, или что это было, все так же стонали в болоте. В совином гнезде наверняка полно всякой всячины. Всяческой поживы от этого бедствия. Форелей, кроликов, дроздов. Клочков волос и оторванных пальцев с кольцами. УО-О, УО-О. Она снова стала звать Уокера, а затем ребенка.

– Прошу вас, – звала она, – у меня малыш. Он здесь.