надежно покоился под голенищем сапога. Марки — это хорошо, явно еще пригодятся, но светить ими рановато. Откуда у пришлого учителя немецкого могли взяться вражеские деньги? Барыга нужен. Достаточно смелый, чтобы взять часы с дарственной надписью на немецком. И при этом недостаточно ушлый, чтобы не сдал меня немедленно со всеми потрохами.

Трофейные марки и часы я выудил из схрона, в тот день когда выпивал с Михалычем, прогулялись с ним по лесу. Один бы я долго плутал в поисках тайника. Надеюсь вербовка лесника удалась. Но если даже он меня и сдать захочет, то кроме имени ничего не знает. А о моих «великих» целях, я ему еще не поведал. Проверить сначала соратника надобно в деле. Так сказать, кровью «договор» подписать. А сейчас о жилье подумать надо, и реализовать часики, чтобы было чем за угол заплатить.

Мое внимание привлек чернявый парнишка, что ловко орудовал сразу двумя обувными щетками, полируя сапоги пузатого фрица. Портупея утягивает китель, но брюхо все равно вываливается поверх ремня.

Я наблюдал за пареньком. Внешность прям как у Яшки-цыгана из «Неуловимых мстителей». Как его еще под нож не пустили? Цыгане и евреи для фашистов, как красная тряпка для быка. Если он здесь околачивается, значит должен знать, как мне барыгу нужного найти.

Я подождал, когда он закончит с фрицем. Пройдется по сапогам ветошью и с корявеньким акцентом воскликнет заученную фразу на немецком: «Аertig, herr!».

Мол, все готово, господин. Фриц недовольно осмотрел свои сапоги, покривился. Счел их блеск недостаточно зеркальным и отвесил смачный подзатыльник чистильщику, презрительно швырнув монетку в дорожную пыль.

Паренек подхватил медяк, кивнул в ответ стандартное «данке», но в глазах его промелькнула злость. Видно не доплатил фашист, а может паренек на затрещину обиделся. А, может, и то, и другое. Мальчик для битья — так себе работка.

Я подошел к «цыганенку». На вид не больше двадцати. Поджарый, смуглый, непослушные вихры уже слишком отросли и лезут в глаза. Взгляд заискивающий, как и подобает «лакею». Но в глубине почти черных глаз — еле уловимая ненависть и холод.

— Привет, — я уселся на стул перед парнем.

Тот оглядел мои убитые кирзачи и поморщился, но тут же натянул на чумазое лицо дежурную улыбку и спросил со скрытой издевкой:

— Как чистить, дядь, будем? С воском?

— Моим чеботам воск не поможет, ты мне лучше скажи, где здесь часики продать можно по сходной цене. От бабушки достались.

— А мой какой интерес? — поняв, что клиента из меня не сделать, чернявый немного приуныл.

А малый не промах. Тот еще коммерсант. Ну не платить же ему рейхсмарками. Жирно будет, да и палево.

— Пока никакой, — прищурился я. — Но, если поможешь, в долгу не останусь.

— Гуляй дядя, много вас таких ходит, только никто еще Евдоксия ни добрым словом, ни рубликом не отблагодарил после обещаний пустых.

— Опа… Что же ты такой злой? Помочь не хочешь русскому человеку.

— А по мне, что русские, что… — Евдоксий осекся. — Все здесь одинаковые.

— А сам ты, стало быть другой, да? И не прислуживаешь новой власти?

— Да, другой. Грек я, дядя, а денежки приходится зарабатывать, чтобы с голодухи не пухнуть.

Я чуть наклонился и прошептал:

— Из тебя такой же грек, как вон из той бабки, что шалями вязанными торгует, артиллерист. Сдается мне, что тебя Рубин зовут, ну или Алмаз. Какие у вас там имена еще бывают кроме драгоценных камней, не помню…

Парнишка испуганно дернулся:

— Грек я. Самый настоящий. Батька мой в Крым до революции еще переехал, когда турки их с насиженных мест погнали. А я уже здесь родился. Не баламуть воду, дядя. Гуляй, говорю, и не занимай место, мне работать надо. — Он повернулся к проходящему мимо фрицу и крикнул еще одну заученную фразу на немецком. — Господин, не желаете сапоги почистить?

Но тот даже не обернулся, а я остался сидеть на правах клиента.

— Что-то очереди я к тебе не заметил, — усмехнулся я. — Ды, ты не кипишуй. Мне все равно кто ты, ромал или Ефросий.

— Евдоксий я, — фыркнул парнишка.

— Без разницы. Ты мне скажи, где скупщика найти, а я забуду, что твои предки коней воровали.

— Видишь того хмыря в шляпе? — цыган (а в том, что он цыган, я уже не сомневался) кивнул на щеголя с портфельчиком и в костюме из сукна в полоску. — Он местный спекулянт. К нему тебе надо.

— Спекулянт? А, как же власть на его делишки смотрит? Стоит как цапля на болте, за версту видать.

Парень понизил голос:

— Он с новой властью душа в душу. Если надо марки по курсу обменять, или дефицит какой достать, то к нему обращаются.

— Спасибо, Евдоксий, — улыбнулся я. — Вот так бы сразу и сказал, увидимся еще.

— Без нормальных сапог не приходи, — буркнул напоследок псевдогрек.

Я подошел к барыге и переключил режим с «пройдохи» на «лошка». С таким ухо надо востро держать. Если он с немчурой «вась-вась», то скорее всего стоит на агентурной связи с Абвером или СД.

— Извините, — я поправил очки и заискивающе улыбнулся, чуть ссутулившись для театральности образа. — Вы не знаете кому можно продать вот эти часы?

Выудил из кармана увесистые серебристого цвета часики на цепочке, которые отжал в лесу у Ганса.

Барыга взял часы, повертел в руках.

— Где украл?

— Что вы? — всплеснул я руками так сильно, что чуть очки не слетели. — Они мне от покойной бабушки достались. Но, вот нужда, знаете ли, заставляет их продавать.

В том, что часы старинные, я не сомневался. Уловил хищный блеск в глазах перекупщика. Да и выглядели они презентабельно.

— Сто рублей, — небрежно бросил барыга. — Так и быть, куплю их у тебя. Мои сломались намедни.

— Извините, но мне кажется это слишком маленькая цена, — я добавил в голос плаксивости. — Бабушка говорила, что они стоят как две коровы.

— Да на них царапина, — поморщился торгаш. — И вообще, может время неправильно показывают, врут, откуда мне знать.

То, что часы не врут, барыга сразу определил, лишь только прочитав название швейцарской фирмы на циферблате «Buren». Но я виду не подал, что просек его.

— Что вы? Нет там никакой царапины. И время они точно показывают. Минута в минуту. Извините, отдайте часы, я передумал их продавать.

— Двести рублей, — «сделал ставку» барыга, но опять не угадал.

После взаимных препираний мы сошлись на двух тысячах. Никогда не думал, что умею торговаться. Жизнь заставит, и не так расторгуешься.

Каждый остался доволен сделкой. У меня на кармане два штукаря деревянных (будет теперь на что