Аду почему-то позабавила его поза – почти такая же, как у Димы, с щекой лежащей на пухлой ладони. Мужчины как дети, когда спят, – подумала она, и отогнала от себя мысль о том, в каких монстров они превращаются, просыпаясь. Тихо прокралась в комнату, где-то за секретарским столом обнаружила кофеварку, сделала две чашки крепкого и без сахара напитка, поставила на поднос и с торжественным видом понесла ему – своему агенту-хранителю, своему крестному отцу в этом бизнесе.

– Доброе утро, любимый, – проворковала, присаживаясь на край дивана и осторожно держа поднос так, чтобы Арфов ни в коем случае его не сбил, если вздумает просыпаться, вскакивая и размахивая руками.

Предусмотрительность оказалась не лишней – от звука ее голоса он подскочил с перекошенным ртом, чуть не выбил поднос из ее рук – и несколько мгновений на его лице читались все эмоции, вся его внутренняя сущность – как всегда у только-только проснувшихся людей. Именно поэтому, наверное, таким испытанием становится совместная жизнь, подумала она, протягивая ему кофе.

– Ада? Ты что здесь делаешь?

– Просто пришла проведать любимого мужчину, – шелковисто произнесла она, поправляя волосы. – А ты почему спишь здесь?

Но он мог и не отвечать. Наверное, Майя опять выставила его из дома вчера ночью. А идти ему – как и ей – было больше некуда.

– Так… вышло, – бросил он, подозрительно глядя на ее сияющее лицо и делая глоток кофе. – Ты отвратительно готовишь, ты знаешь? Я бы не взял тебя работать секретаршей.

Она рассмеялась, склонив голову к плечу.

– Не будь таким занудой. Мне и не нужно уметь готовить, пока я умею делать кое-что получше.

– Да. Но такую тебя замуж точно никто не возьмет, – пробурчал он, и продолжил ворчать. – Нет, ну как тебе удалось испортить кофе в кофеварке? Там же всего только и надо нажать две кнопки.

Она почувствовала себя задетой.

– Ну и не пей. Какая же ты свинья, Илья Александрович, – она прекрасно понимала, почему он срывается на нее, она вольно или невольно – и он не догадывался насколько сознательно – была причиной его проблем. Но это не давало ему права говорить ей гадости, верно? Поэтому она швырнула поднос со своей чашкой в стену, резко встала, и отвернулась. Кофе, действительно получившийся слишком горьким, растекся грязной лужей по чисто вымытому полу, осколки чашки раскатились по углам. Арфов чуть вздрогнул, но не испугался ее выходки, как испугался бы Дима, а просто пожал плечами. Он к ней привык и знал, что она способна и не на такое. А еще, она почувствовала спиной, устыдился, но извиняться, конечно, не стал.

– Сегодня у нас понедельник, да? – Зевнув, чтобы забить неловкую паузу проговорил он, пока она, отвернувшись, закуривала у окна.

– Вроде бы, – вяло пожала плечами, притворно сердясь, и чувствуя себя на самом деле уязвленной – это было так обидно, то, что он сказал, что она и виду не собиралась подать, как он ее задел. Протянула руку и включила телевизор, попав – ну, разумеется – на новости.

– …расследование загадочных обстоятельств вчерашнего теракта, – уверенно бормотала миловидная дикторша лет на пять моложе Ады. – Со своими комментариями выступил первый помощник а теперь исполняющий обязанности президента Ян Сайровский… – Картинка сменилась и уверенный в себе пожилой человек с весело блестевшими глазами и гривой седых волос заговорил об уже известных Аде обстоятельствах дела. Она сделала звук погромче, потому что Арфов, возможно, еще не знал новостей, увлеченный проблемами в своей личной жизни. Да и сама хотела рассмотреть этого Яна Сайровского, угадать в его голосе, жестах, мимике обещание, что все будет хорошо, что все будет как раньше, что он тот же Горецкий, только на несколько лет моложе, что он готов вытащить страну из той катастрофы, в которую она неминуемо скатится без чуткого руководства, что он вовсе не допустит никаких катастроф. Аде почти удалось.

– Что ты об этом думаешь? – Спросила она Илью, когда началась пауза – из экрана полилась легкая музыка и улыбающиеся дети распевали патриотическую песню – рекламы на телевидении почти не осталось.

– А что я могу об этом думать? Сумасшедшая… или хуже – заговорщица, – он чуть побледнел, при мысли о том, что вчера произошло. – Лучше, если она просто больная – плохо если нет. Ты с ней вчера разговаривала, дольно долго, громко и… Ада, а что конкретно ты ей говорила?

Он вдруг поднялся, нервно потянулся к сигаретам, уже предвидя всевозможные осложнения, о которых она сама пока даже не могла догадаться. Но ведь это было его работой – предвидеть и лавировать… и то, что он ни слова не сказал о Сайровском, с которым так удачно поладил Дима, тоже о многом говорило.

– Не помню, – соврала она, пожав плечами. – Какие-то банальности, ну… соболезнования, я думаю.

Он постучал пальцами по подбородку, что всегда было признаком напряженной работы его мозга.

– И надо же было тебе… Так, слушай. Ты вспомни все, что ей говорила, а? Потому что сегодня после полудня Комиссия, а еще расследование будет. Нет, я не думаю, что ты имеешь к этому какое-то отношение, но не исключено, что тебя решат вызвать, а кто-то – ты же знаешь сколько у тебя доброжелателей – может придумать что-нибудь… колоритное. Сама понимаешь.

Она равнодушно пожала плечами, уверенная в своей лояльности. Ада никогда ни словом, ни делом не предавала их идеалы, она никогда даже не позволяла себе сомневаться в том, что делает Президент. Так чего ей опасаться в самой справедливой стране на свете?

– Думаю, ты зря беспокоишься. Даже если меня вызовут, все очень быстро разрешится. Я же ничего такого не делала.

– Ну да, ну да, – пробормотал он и замолчал, допивая кофе. Ей вдруг стало его жалко.

Это был единственный человек, которому она могла доверять – они так сильно зависели друг от друга. Когда-то, восемь лет назад он остался рядом с ней в самое тяжелое время, еще перед ее замужеством, после скандала, верил в нее, бегал по студиям, предлагая ее, защищая ее. Может быть, он просто жалел потраченных на нее сил, может, сыграла роль его интуиция – и действительно она принесла ему за это время такое количество денег, как ни одна другая актриса своему агенту. Но он остался верен ей тогда, и, какими бы ни были его мотивы, она это ценила. Если бы она не знала, что в глубине души он ее просто ненавидит за все неприятности, что она ему причинила, она могла бы даже полностью на него положиться. Но он то ли не отдавал себе отчета в этой ненависти, то ли просто не принимал ее в расчет, умело отделяя эмоции от работы. В любом случае, если бы он помогал ей тогда из чисто альтруистических соображений, она бы ему не доверяла. Она не привыкла считать, что людям от нее ничего не нужно.

– А что с Комиссией? – Спросила только для того, чтобы его отвлечь.

– Да, как обычно, придем и будем доказывать, что фильм не надо сокращать вдвое. Там претензии к хронометражу и паре эпизодов, один с тобой.

– Тот, что с монологом, или без белья? – С любопытством спросила она. Цензурный комитет временами был непредсказуем. То пропускал откровенно эротичные фильмы, то резал за простое появление на экране без бюстгальтера.