— Потише, Метон. Случилось нечто ужасное.

Мальчик тяжело вздохнул, думая, что я собираюсь поучать его; потом заметил, что я очень серьезен, и нахмурился.

— Метон, ты уже видел раньше мертвецов. Тебе предстоит увидеть еще одного.

Я провел его внутрь конюшни.

Замечу, кстати, что следует осторожнее выбирать выражения в присутствии детей, ведь они быстро их перенимают.

— Вот это дела, клянусь задницей Нумы! — хрипло прошептал он.

— Это вовсе не царь Нума, как я полагаю. Лучше назвать его Немо — «Некто». Пусть он и будет Немо, пока мы не найдем ему более подходящего имени.

— Но что он здесь делает? Откуда он пришел? Это один из рабов?

— Во всяком случае, не из наших, это-то уж наверняка. Посмотри на его телосложение и цвет кожи, Метон. Ты не хуже меня знаешь наших рабов. Разве это тело может принадлежать одному из них?

Он прикусил губу.

— Я понимаю тебя, папа. Этот человек высокий, довольно плотный и волосатый.

Я кивнул.

— Видишь, какие густые волосы у него на руках? Среди наших рабов только у Рема такие волосатые руки, а он гораздо меньше этого человека. И моложе. Видишь — у него на груди черные волосы перемежаются седыми?

— Но тогда как он попал сюда? И кто совершил это злодеяние?

— Кто убил его, ты хочешь сказать? Или кто отрезал ему голову?

— Разве это не одно и то же?

— Не обязательно. Нельзя с уверенностью сказать, что он умер именно из-за того, что ему отрубили голову.

— Папа, но ведь всякий человек умрет, если ему отрубить голову!

— Метон, ты правда такой глупый или просто хочешь поспорить с отцом? — вздохнул я. — Спереди я не вижу никаких ран, а ты? Ты не можешь перевернуть его?

— Конечно, — сказал он, но я заметил, как он тяжело вздохнул и перевел дыхание. Он взялся за ноги, а я за плечи. Метон вздрогнул, когда его руки коснулись холодного тела. Я тоже не удержался от содрогания.

— Сзади тоже не видно никаких ран. Ты думаешь, легко убить человека, просто подойдя к нему и отрезав голову? Его нужно как-то связать или удержать. Возможно, ему сначала перерезали горло или задушили. Но на шее и глотке нет никаких следов.

Когда я наклонился, чтобы получше разглядеть тело, побледневший Метон отшатнулся и прикрыл рот рукой.

— Его убили не сегодня утром, это наверняка, — сказал я.

— Откуда ты знаешь?

— Тело холодное и окоченевшее, оно полностью побледнело. Для этого требуется некоторое время. Медики скажут тебе, что легкие, словно кузнечные мехи, разогревают кровь. Даже если они перестают работать, то тело некоторое время остается теплым и постепенно остывает, как уголь. Также посмотри на саму рану. Кровь свернулась и засохла. Чем свежее рана, тем сильнее она кровоточит. А здесь разрез совсем старый, возможно, что прошел уже целый день. Видишь, и на соломе нет пятен крови. Но его не могли убить слишком давно, ведь на такой жаре тело быстро разлагается. Подойди ближе, Метон, осмотри тело вместе со мной.

Он нехотя подчинился.

— Что еще можно сказать, рассматривая рану?

Он пожал плечами.

— Посмотри, какие ровные края. Лезвие было очень острым, насколько я понимаю, голову отрезали одним ударом, как курице. Нет следов рубки или распила. На самом деле я даже вижу следы строения ножа, какие остаются на мясе. Обильное кровотечение смыло бы такие следы, ведь верно? Интересно, почему голову отрубили после того, как кровь свернулась внутри тела? Если мои предположения верны, то он умер вовсе не потому, что ему отрубили голову. А теперь остается вопрос — кому понадобилось обезглавливать труп и подкидывать его мне на конюшню?

Я почувствовал легкий приступ гнева и ярости, но подавил его. Пока я занимаюсь давно знакомым делом — исследую труп, оцениваю ситуацию, — мне удается сохранять спокойную голову. Неожиданно я осознал, как обострились во мне многие чувства — я остро ощущал запах соломы в теплом воздухе, видел, как летают пылинки в лучах солнца. Но в то же время некоторая часть меня словно оцепенела.

Я шагнул назад.

— Что еще можно сказать о нем? Он действительно плотный, как ты и заметил, Метон, но грудь, руки и ноги у него довольно изможденные, как у больного человека. Как у человека, неожиданно потерявшего вес.

— Папа, но ведь он мертв, как он может быть больным?

Я вздохнул и остро почувствовал отсутствие своего старшего сына, который давно бы уже сам обо всем догадался. Но Экон вырос на улице и привык сам делать наблюдения, еще до того, как я его усыновил. Метон же родился на вилле у богатого человека, и его всегда поощряли за послушание и ум, а не за сообразительность и хитрость. Я надеялся, что из него получится хороший сельский житель, ведь ему никогда не стать сыщиком.

Но тем не менее я продолжал настаивать.

— Что мы можем сказать о его положении в обществе? Он раб или свободный?

Метон изучил тело с шеи до ног.

— У него нет железного кольца, — сказал он в ответ.

— Конечно, нет. Но это ни о чем нам не говорит. Ведь очень легко снять кольцо с пальца гражданина и, наоборот, надеть его на палец рабу. Немо мог бы быть и патрицием, чье золотое кольцо просто-напросто стянули. Но иногда кольцо оставляет след на пальце. И я не вижу такого следа, а ты?

Метон покачал головой.

— Значит, мы не можем сделать никаких выводов.

— Конечно, он не может быть полевым рабом какого-нибудь жестокого хозяина — у него нет шрамов и следов побоев, нет клейма. Он выглядит довольно ухоженным, и видно, что ему не приходилось заниматься особо изнурительным трудом. Видишь, у него нет грубых мозолей на руках или ногах, а ногти его довольно аккуратны. Он не слишком много времени проводил на открытом воздухе — его кожа почти не загорела. Если бы только голова была на месте, мы бы узнали намного больше…

Позади нас послышалось шуршание. Я настороженно обернулся, но это оказалась всего лишь Диана, бежавшая по соломе. Потом в дверях появилась Вифания. Яркий солнечный свет выделил четкие очертания прядей ее волос и длинной столы, подвязанной под поясом и накинутой на плечи. Она немного постояла в дверях, а затем резко шагнула вперед, как женщина, ожидающая самого худшего. Когда она увидела труп, ее ноздри расширились, а губы плотно сжались, лицо побледнело. Руками она вцепилась в столу и слегка покачнулась. Вифания иногда бывает слишком властной или грубой, но нечасто я видел ее по-настоящему рассерженной. Даже самый непроницаемый римлянин расплакался бы под ее взглядом.

— Погляди только! — крикнула она. — И здесь тоже! Ты же сказал, что за городом все будет по-другому. Никакой толпы, никаких убийств и никакого беспокойства за судьбу детей. Ха-ха! Значит, все оказалось ложью! — Она плюнула на труп, гордо повернулась и удалилась, поднимая свою столу, чтобы не испачкаться о навоз.