было 11 человек; в том числе погиб и Дмитрий Мокрошубов. С другой стороны Петрушка Карпов и его сторонники ушли в Тугурский острог к Петру Аксентьеву. Некогда многочисленный отряд таял с каждым днем. Сидя в своем зимовье, служилые люди продолжали, однако, собирать ясак, а промышленники ходили ловить соболей.

15 октября на зимовье напали гиляки и ачаны, которых они незадолго перед тем сами громили; дикарей собралось больше 300 человек; зимовья они, правда, не взяли. Но побили шесть человек, застигнутых на рыбных ловлях, забрали в плен ясачных тунгусов с женами и детьми и отбили пленников, которых русские раздавали на прокормление жившим кругом зимовья инородцам, и казаки не в состоянии были им помешать. Ко всему прочему присоединился недостаток в продовольствии; четыре человека умерло с голода. Надо было думать об обратном пути, но идти в Албазин не посмели: боялись китайцев, так как тунгусы уверяли, что началась война, и что китайцы напали на Албазин. Приходилось идти на Якутск через Тугурский острожек, иначе говоря, принести повинную.

Недалеко от Тугурского острожка к Гаврилу Фролову и его товарищам явился служилый человек Ивашко Голытин, посланный к ним от нового тугурского приказчика Ивана Щепотнина. Сам Щепоткин не решился выйти к ним на встречу; он, помня опасность, которой подвергся его предшественник Аксентьев, «забоялся смерти» и остался в острожке; и вот Ивашко Голытин вызвался с риском для жизни, пойти и попробовать уговорить «воровских изменникоа» подчиниться, целовать крест Государю, отдать аманатов и выдать беглых якутских казаков. Ему тем легче удалось «ласкою и приветом» убедить мятежников повиноваться, что сами они были в безвыходном положении, отрезанные китайцами от Албазина. Гаврила Фролов явился в острог и беспрекословно выдал как отбитых у Аксентьева аманатов, так и тех, которых сам взял на Амгуне и сам пошел служить в Якутск. После сдачи отряд распался: кто остался служить в Тугурском остроге, кто обосновался в соседнем Удском остроге для прокормления; кто запросился обратно в Албазин; часть промышленников пошла из Тугурского острога в Удский острог в лодках «морем окияном», находя, что это ближе, чем сухим путем. В Якутск Фролов добрался всего с 28 товарищами.

VI. Китайская война

Вторичное появление на Амуре русских служилых людей встревожило китайцев. Такой могущественный Государь, каким был царствовавший с 1662 года в Китае Император Кан-си, сын Шуньчжи, не мог, конечно, примириться с присутствием чужеземцев на территории, которую он считал себе подвластной и еще менее – с разбойничьими набегами на его собственные владения.

В марте 1681 года в Албазин прибыли два китайских офицера и заявили приказчику Якову Евсевьеву, что в пяти днях конного пути от Албазина стоят трое воевод, приехавших от богдыхана, «неведомо для каких переговорных речей», и желают его видеть. Приказчик без Государева указу ехать для переговоров не решился, но отпустил с китайцами пятерых служилых людей, исключительно для информации. Когда об этом осведомился Федор Воейков, он поспешил послать от себя к китайским воеводам нерчинского казака Юшку Алексеева «для подлинного проведывания». Посланец воротился в сентябре и привез ответ, что богдыхан требует свести с устья Зеи Долонский острог; иначе будет война.

Затем, все с большей настойчивостью стали ходить слухи о военных приготовлениях китайцев. В декабре в Нерчинск явился даур и от имени всех своих сородичей, переселенных по распоряжению китайского Императора с Амура на Наун, жаловался на притеснения, которым они подвергаются от китайцев и выражал желание перейти под власть московского Государя; вместе с тем, по поручению всех даурских князцов, он предупреждал о подготовляющемся китайцами нападении на Зейские остроги. О том же узнавали русские и из других источников. В феврале 1682 года приезжал для торговли в Албазин один даур с Науна. Брат его жены в свое время принял христианство, поступил на русскую службу под именем Ивана Выезжего и жил в Албазине. Шурин передал ему, по поручению его отца, жившего на Науне, чтоб он лучше жил в остроге, а далеко от него в деревню не отлучался, чтоб его не захватили китайцы, потому что по вешнему пути «по пластам» будет богдойская сила под Нерчинский и Албазинский остроги.

Слухами о скорой войне было полно и «торговище» на Зее, где тунгусы и дауры торговали с китайскими купцами. Казакку Василию Терентьеву здесь говорил даур Алтиней с клятвою и божился по тунгусскому обычаю, солнцем, месяцем и звездами: «Есть у китайского Царя такая мысль: собрана у него великая сила, и посылает он ту свою силу под Нерчинский и Албазинский остроги; призваны у него черные монголы и, по их обычаю, пожалованы, даны им камки, атласы, бархаты, ланы (слитки) серебра вперед на два года; а к даурам от богдыхана прислан большой боярин, и велено под хлебные запасы большие суда делать и готовятся лошади жирные и продовольствие, и всякие воинские припася изготовлены тоже. А наперед, еще до весны, будет на месте конница – легкие люди, мунгалы в большом собранье, а остальная китайская сила прибудет водяным путем на судах с огнестрельным оружием, с пушками и со всякими припасами». Все это он говорил под величайшей тайной и умолял не выдавать его слов китайцам и другим даурам. Приблизительно то же сообщали приезжавшие на торговище тунгусы.

Нерчинский острог

Все эти известия не могли не всполошить русскую администрацию Нерчинска. В острогах Нерчинского уезда служилых людей было очень мало, и те вооружены были плохо. «И от тех, Государь, китайских воинских людей, от их большой силы, – писал Федор Воейков в Москву, – мне, холопу твоему, оборонить твои, Великого Государя остроги за малолюдством будет нечем… А которые, Государь, промышленные немногие люди проживают в Нерчинском остроге, и у тех промышленных людей ружей нет, а в Твоей, Великого Государя нерчинской казне, какое огнестрельное оружие осталось от прежнего воеводы, и то, Государь, оружие все перержавело или попорчено и к стрельбе не годится; а какие ружья и можно было бы починить, да в Нерчинском остроге бронных и оружейных мастеров нет; был прислан давно тому назад Коземка Федоров, и тот теперь дряхл и стар и слеп, с оружейною починкою не справится. А бердышей и топоров, и рогатин, и сабель в Твоей, Великого Государя казне у нерчинских казаков совсем нет; а у кого из нерчинских казаков и есть собственные пищали, и то не у всех хорошие; а обороняться от неприятеля во время осады ручным боем нечем, кроме ножей». При таких условиях нечего было думать