«Фюрер исходил из зачитанного перед этим приговора. Он старался объяснить господам генералам «трагическое происшествие» тем, что описал состояние душевного потрясения, испытанного им во время дела Бломберга. Он сказал, что сегодня, в более спокойном состоянии, он повел бы себя иначе, чем тогда. Прежде он не воспринимал всерьез доходившие до него подозрения в отношении генерал-полковника барона фон Фрича.

Будучи сильно огорченным произошедшим с Бломбергом, он посчитал необходимым, побеседовав с генерал-полковником бароном фон Фричем, выяснить правду об обвинениях и о документах, доказывающих это. В душе он не мог поверить в обоснованность обвинений. Но когда шокированный генерал-полковник барон фон Фрич упомянул при нем представителя гитлерюгенда, у Гитлера сложилось впечатление, что, помимо предыдущих показаний, может выясниться что-то еще. Таким образом, он заколебался и посчитал, что «все возможно». Обстоятельный, эмоциональный рассказ о причине происшедшего занял большую часть речи фюрера. Во время судебного процесса, который предложил сам генерал-полковник барон фон Фрич, с помощью счастливого случая удалось доказать полную необоснованность обвинений. Тем самым хотя юридически генерал-полковник барон фон Фрич и был удовлетворен, но «трагизм» ситуации ликвидирован не был. Он, Гитлер, не может «дезавуировать» себя перед нацией. Тогда он сообщил, что генерал-полковник барон фон Фрич покинул службу по причинам здоровья. Во время, когда необоснованность обвинений еще не была доказана, он выбрал такое объяснение, чтобы избежать нанесения ущерба престижу армии.

Также и в будущем, когда о произошедшем в вермахте не должно стать известно общественности, должно выбирать подобные объяснения, в особенности если речь идет о случившемся на руководящих постах вермахта. Гитлер всеми силами старается завоевать и укрепить сильно поколебленное осенью 1918 года доверие нации к высшему военному руководству. И поэтому следует придерживаться данного тогда общественности объяснения.

Это вполне возможно, так как общественность не знает о предъявленных генерал-полковнику барону фон Фричу обвинениях. Гитлер сам лично написал генерал-полковнику барону фон Фричу письмо, в котором выразил свою радость по поводу исхода судебного процесса.

Генералы, которые в свое время от него услышали о выдвинутых обвинениях, теперь, после оглашения приговора, узнали о необоснованности этих претензий. Армия же узнала, что генерал-полковник барон фон Фрич был назначен командиром «артиллерийского полка». Он, Гитлер, надеется, что армия правильно поймет оказанную ей честь. Он собирался сам по случаю первого созыва немецкого рейхстага сообщить общественности об этом чествовании генерал-полковника барона фон Фрича и о его особых заслугах в строительстве армии, которая продемонстрировала свои способности во время присоединения Австрии. Но как и раньше, так и в ближайшем будущем он не сможет выступить перед рейхстагом из-за развития политической ситуации. Он должен довольствоваться сегодняшним созывом генералов.

После этого фюрер, ссылаясь на положение вермахта в новом государстве, отклонил предположение, что обвинения против генерал-полковника барона фон Фрича могут быть снова легко и осознанно выдвинуты официальными лицами. Речь шла всего лишь об ошибке служащих, которые не вовремя потеряли взятый однажды след. Вермахт может быть уверен в том, что подобное не повторится. Настоящим же виновником «трагического происшествия» является шантажист III. Так как в судебном процессе можно было ожидать для III. лишь лишения свободы, что не компенсировало бы подлый образ мыслей и тяжесть последствий, Гитлер приказал расстрелять III.

Полагая, что в новом государстве невозможна сознательная борьба других сил против вермахта, Гитлер подчеркнул, что изменения на постах вермахта могут последовать только из-за этих сил. Другие факторы исключены. Гитлер закончил свою речь выражением доверия к вермахту и его руководителям и просьбой оказать ему такое же доверие».

Гитлер окончательно закрыл дело Фрича этим объяснением, которое частично искажало, частично скрывало, частично замалчивало действительный ход событий, а в том, что касалось собственного поведения, грубо противоречило истине. Категорический приказ молчать, данный кругу осведомленных, должен был предотвратить дальнейшее обсуждение. Общественность узнала лишь из короткой заметки в прессе, что вылечившийся генерал-полковник барон фон Фрич в благодарность за его заслуги при строительстве сухопутных войск был назначен командиром 12-го артиллерийского полка, во главе которого он раньше стоял.

Сам Фрич принял свою судьбу молча, но с разрывающимся сердцем. В отношении Гитлера он сказал своим доверенным лицам: «Этот человек является немецкой судьбой в хорошем и плохом. Если Германия сейчас рухнет в пропасть, то Гитлер увлечет нас всех за собой. Сделать ничего нельзя». Когда же началась война, любящий превыше всего свою Родину барон фон Фрич отбыл со своим полком на фронт и под Варшавой в первых рядах встретил смерть.

А Бек из этого шокирующего происшествия сделал следующий вывод: «Дело Фрича стало причиной пропасти между Гитлером и офицерским корпусом, которую никогда нельзя будет преодолеть». Теперь он знал, как обстоит дело с моральным обликом фюрера.

После свержения генерал-полковника барона фон Фрича с поста главнокомандующего сухопутными войсками наступило то горькое время, когда явные военные намерения фюрера и амбиции бесхарактерных людей в его ближайшем окружении больше, чем когда-либо, требовали, чтобы во главе сухопутных войск стоял истинный боец, который обладал бы достаточным мужеством и чувством ответственности, чтобы противостоять гибельным воздействиям этих авантюристов и любой ценой защитить народ и Отечество от опасности новой войны и, следовательно, спасти их от гибели.

Вынося оценку упорной борьбе, которую Бек вел против военных планов Гитлера, следует обратить внимание на имеющий очень большое значение момент: это было сознательное вмешательство солдата в ту область действий,которая находилась вне зоны его служебных обязанностей, это было вмешательство во внешнюю политику государства. Подобное вмешательство кажется неприемлемым согласно традициям, связанным с примерами прусско-немецкой военной истории. В политических вопросах, где их мнения отличались от мнения ответственных государственных деятелей, старый Мольтке и Шлифен воздерживались от высказывания своего мнения, когда их не спрашивали, и от оказания влияния на ход внешней политики. Подобные попытки Вальдерзе пресек в свое время Бисмарк. А Людендорф, который во время Первой мировой войны оказывал сильное и губительное влияние на управление внешней политикой, и не потому, что он имел к этому склонность, а под давлением обстоятельств, не вызывает желания последовать его примеру.