— Человек, которому они жаждут служить, будет заставлять их служить другому? — усмехнулась Агриппина.

— Я лишь честный солдат, — пожал плечами Германик.

— Красивый, великодушный, искренний, преданный, щедрый, справедливый... Как много у тебя достоинств!

— Мне лестно, что ты их заметила. Ведь если бы их замечал весь мир, а ты — нет, они бы уже ничего не значили!

— Почему, Германик? Неужели моё мнение так важно для тебя?

— О, да, — он улыбнулся и, поставив свой шлем на перила, взял Агриппину за руки. — Твоё мнение для меня важнее всего, ибо я люблю тебя. Мы мало знаем друг друга несмотря на то, что оба выросли при дворе. Но я уверен, что нет для меня женщины дороже, чем ты. Не бойся моего признания. Если бы не моя поездка на Рейн, я бы, возможно, не рассказал тебе о чувствах. Но я предположил, что могу долго отсутствовать в Риме, и ты, считая, что я к тебе холоден, начнёшь интересоваться другими юношами.

— Я рада, что ты открыл мне свои чувства, — ответила Агриппина, сжав его пальцы. — Потому что в глубине моего сердца есть взаимность. Я ведь тоже люблю тебя, милый Германик. Для меня счастье — слышать о том, что я дорога тебе.

— Тогда скажи, ты выйдешь за меня замуж? — прошептал Германик.

— Конечно!

— Благодарю Венеру за милость, что она нам оказала, ведь я вполне мог любить тебя безответно... О, Агриппина! Я бы так хотел жениться на тебе как можно быстрее, а не ждать возвращения в Рим!

— И я бы хотела уже быть твоей, — засмеялась Агриппина, и Германик, прижав её к груди, нежно поцеловал девушку в губы.

— Поедем со мной, Агриппина! Хочу, чтобы ты отправилась в поход, и мы по пути на Рейн сыграем свадьбу... Я понимаю, что она станет слишком простой и лишённой роскоши, но зато мы будем вместе.

— Согласна, — отозвалась Агриппина, обняв его за шею. — Я поеду с тобой, и никто не посмеет мне препятствовать.

— Ах, как я счастлив, любезная Агриппина! — воскликнул Германик.

Он пришёл в этот дом лишь для того, чтобы признаться девушке в любви перед разлукой, а боги послали ему искреннюю пылкую жену, готовую разделить с ним тяготы походной жизни и не побоявшуюся трудностей. Его чистое юное сердце трепетало от волнения и радости.

— Я позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не нуждалась во время похода, — молвил он, перед тем как уйти. — Можешь взять с собой Лиоду или других служанок. Мы пересечём половину империи, даря друг другу любовь! — и вновь поцеловав Агриппину, он покинул крыльцо её дома.

Она долго стояла на террасе, глядя ему вслед. Смеркалось. На небе уже появились первые звёзды.

— Он решил жениться на вас, госпожа? — спросила Лиода, которая вышла на крыльцо и встала рядом с девушкой.

— Да! Это так прекрасно! Он любит меня! — горячо произнесла Агриппина и заключила рабыню в объятия.

— А я не удивлена, — проворчала рабыня. — Ведь я редко ошибаюсь при гадании. Жаль, что они начали сбываться.

— Почему жаль, Лиода? Ведь когда люди встречают взаимную любовь, они находят счастье!

— Не всегда. Иногда между ними встают могущественные враги.

— Я не позволю никаким врагам помешать нам быть вместе, — вскинула голову Агриппина. — Мы преодолеем все препятствия! И, кстати, позаботься о сборах в путь. Я еду с Германиком на Рейн.

— Но он же ещё не муж вам! — возразила Лиода.

— Мы сыграем свадьбу во время похода, — резко развернувшись, Агриппина скрылась в доме. Её стремительные шаги и смех гулко отдавались под сводами комнат.

Оставшись одна, рабыня озабоченно сдвинула брови:

— Повинуюсь вашему приказу, госпожа, — пробормотала она. — И, видно, уже бесполезно пытаться уберечь вас от той боли, что ждёт впереди.

Всего через двое суток войско Германика выступило из Рима. Народ, вышедший на улицы, чтобы проводить его, громко желал ему удачи. Впервые он, совсем ещё молодой воин, возглавлял многотысячные легионы. И впервые его сопровождала будущая жена, которая следовала в паланкине в центре кавалькады вместе с рабынями. Тиберий не препятствовал ни её отъезду, ни её браку. Он делал вид, что внуки Октавиана его не интересуют, и относился к ним весьма прохладно.

Под звуки фанфар войско прошло через ворота города и двинулось на север. Легионерам предстояло проявить свою верность новому кесарю.

Перед выступлением в Паннонию, Страбон сам представил Друзу сына. Подведя Сеяна к молодому темноволосому полководцу, вскочившему на коня, он вторично поручился за него.

— Я знаю, что могу доверять твоему сыну так же, как и тебе, Страбон, — молвил Друз, едва удостоив Сеяна взглядом, и натянул уздцы.

— Не огорчайся, сын. Друз просто ещё не знает твоих талантов, — шепнул Страбон и, хлопнув Сеяна по плечу, зашагал прочь.

— Это верно! Он меня не знает! — прошептал Сеян, сев на своего скакуна.

Он последовал за конницей Друза, стараясь держаться рядом с остальными преторианцами. Позади двигались обозы с продовольствием, легионеры, пешие солдаты и вереница слуг.

Горожане провожали войско Друза менее горячо, чем Германика. Сын кесаря был очень добрым и искренним юношей, но Германика народ любил гораздо больше. Впрочем, зависть была не свойственна натуре Друза. Но Сеян заметил, что Тиберию, который наблюдал с балкона дворца за отбытием Друза, отношение народа к сыну очень не понравилось.

Оставив городские укрепления, легионы направились к северу. Зной уже не был столь мучительным, как несколько дней назад. Накануне разразилась гроза, и это придало воздуху свежести.

Сеяну не приходилось бывать в Паннонии. Однако он много слышал о легионах, находившихся в этой провинции. Обычно такие области, как Паннония, оставались в полном повиновении у правителей. Было странно, что новый кесарь пробудил в сердцах местных солдат недовольство, ибо на это не находилось причин.

Не вступая в разговоры со спутниками, Сеян, тем не менее слышал, что говорили конные центурионы:

— В войсках Паннонии есть сильный оратор — Перценний. В прошлом он был актёром, а потом стал солдатом. Обычный простолюдин, умеющий пылко выступать. Именно он начал держать речи пред отрядами, говоря, что новому кесарю никогда не понять тягот жизни воина, и предлагал присягнуть кому-нибудь из командиров. Сначала генерал Юлий Блез пытался успокоить мятежников своими силами, но это было бесполезно. Перценний кричал, что Тиберий, находясь в Империи и на Рейне, сам никогда не участвовал в битвах, а держался в стороне, и что они получали раны на войне вовсе не ради такого правителя.

— Я постараюсь успокоить их, — отвечал на это Друз. — Мне бы не хотелось устраивать с ними сражение. Ведь они такие же сыны Рима, как и мы.

Путешествие до Паннонии заняло почти неделю. В полдень восьмого дня пути легионы Друза прибыли к месту главной стоянки римского лагеря. Узнав о подкреплении, Блез выехал, чтобы встретить Друза.