с ними ушла и та мономания, что помутняет рассудок, когда женатый мужчина бросается в объятия другой женщины. Быть может, когда Ян Рубенс вступил в отчаянную интрижку с Анной Саксонской — женщиной, как утверждают источники того времени, непростой, — его разумом завладела единственная страсть, и это заставило его забыть весь остальной мир. Он начал смотреть на все сквозь призму этой мучительной потребности — потребности быть с Анной Саксонской, потребности находить все больше и больше поводов проводить с ней время, работать с ней над проектами, ставить ее в центр своей жизни. Так появилась эта логика — требовательная и неумолимая. Он перестал спрашивать себя, а зачем это все, перестал рассматривать свою жизнь в любом другом свете, кроме как в свете этой потребности. Ему нужно быть с Анной Саксонской — милой Анной, единственной женщиной во вселенной.

Когда интрижка в итоге вскрылась, Ян Рубенс вынырнул из этого переживания, будто очнулся ото сна. Внезапно эта страсть уже не казалась реальной. Внезапно безумное стремление быть с Анной Саксонской утратило всякий смысл. О чем он только думал? В тот момент все эти связанные с Анной Саксонской переживания могли показаться Яну Рубенсу одним безумным помутнением. Ему могло быть невероятно трудно понять самого себя, хотя это, несомненно, был он, тот самый человек, — он, впавший в одержимость Анной Саксонской — женщиной, которая казалась ему теперь настолько фатально ущербной, которая казалась эгоистичной и требовательной женщиной, которая прежде всего казалась абсолютно недостойной всех тех усилий.

Можно только представить, что для Яна Рубенса значило вернуться к собственной жене со стыдом и мольбой. Можно только представить, что произошло внутри Яна Рубенса, в его мыслях и чувствах, когда он получил от супруги, Марии Рубенс, письмо, в котором та говорила, что все прощено и в любых житейских неурядицах она будет на его стороне. Это потрясающее, можно даже сказать героическое письмо от Марии Рубенс Яну Рубенсу, и в нем говорится именно это. Или, быть может, это письмо напыщенное и слабое, и за него просто неловко. Сложно сказать. Но письмо существует. Оно фигурирует в исторических записях. Что-то во мне хотело бы назвать это письмо героическим — по той простой причине, что в нем видно большое сердце. Оно, как говорится, великодушное. Такое письмо мог написать лишь человек без обычных запасов гнева и горечи. Так мы по крайней мере можем предполагать.

На самом же деле узнать, чем было мотивировано это письмо, невозможно. Может, письмо, которое Мария отправила Яну, — это такая извращенная месть с претензией на мученичество. Возможно, она купалась в лучах своей праведности. Может, так она самоутверждалась над ним, вбивая мужу в голову, какая она мужественная и стойкая, — а тот очень хорошо понимал, что он трус и у него мелочные страсти. На самом деле трудно вообразить, чтобы Мария Рубенс действовала лишь из любви к всеобщему благу, чтобы ее способность к широким, благородным и великодушным жестам была настолько бездонно глубокой. Так что она, Мария Рубенс, останется для нас загадкой — как и многие женщины той эпохи, которые все были стерты из памяти, если только их жизни не повлияли на мужчин в этих жизнях, как останутся по большей части загадкой Ян Рубенс и конкретные мысли его сына, Питера Пауля Рубенса, об опальном отце.

Ян Рубенс. Человек, чье значение для истории — в том, что он был отцом знаменитого живописца. Его значение нам известно. Но это значение — не его. Он важен как тот, кто привел в мир кого-то еще. Может ли вообще мужчина реализоваться, лишь будучи отцом кого-то великого? Довольно ли этого? Нетрудно почувствовать к Яну Рубенсу даже некое восхищение — попросту потому, что он это сделал, произвел на свет великого сына — сына, которому будет дивиться весь мир. Он достоин восхищения за то, что он сделал, — хотя и неясно, что это было конкретно. Неясно даже, есть ли вообще какое-то отношение между специфическими качествами отца и достижениями сына. Отвратный отец может произвести на свет великого сына или великую дочь. У прекрасных отцов бывает отвратное потомство, а бывает и не отвратное. Явной зависимости тут нет. Почему — никто не знает.

И все-таки это настоящее достижение — просто быть отцом человека, который позже нарисует портрет Силена. Даже если и незаслуженное. Даже если наше восхищение нельзя связать с чем-то конкретным, что сделал Ян Рубенс, все равно достижение засчитано. Тут все похоже на принцип действия милости. Милость нисходит не почему-то. Будь для нее причина, ее можно было бы «заслужить». А заслуженная милость — это не милость вовсе. Если вы стремитесь к милости и пытаетесь ее заполучить, то рассматриваете ее как награду, а она не награда. Парадокс милости — в том, что она должна нисходить безо всякой причины. Иногда — и довольно часто — благодать нисходит даже на скверных и недостойных. Без этого все потеряло бы смысл. И все-таки сам тот факт, что она нисходит на скверных и недостойных, грозит лишить ее смысла, делает ее непостижимой настолько, что как бы даже ненастоящей. Такая вот непростая мысль.

Возможно, милость — это нечто, что противится схватыванию в мысли. Но ведь мы ее видим? Видим ли мы это в мире — то, как невозможная милость и впрямь затрагивает людей мира неисповедимыми путями? Видим ли? В моменте мы замечаем, что и почему происходит, даже если мгновенно теряем мысль, даже если не можем заземлить ее достаточно, чтобы подобрать и исследовать. Она ускользает. Милость является и затем ускользает — прежде, чем мы вообще способны понять.

Может, на Яна Рубенса снизошел некий вид исторической милости. Последующие события в жизни его сына задним числом дополняют историю самого Яна Рубенса и меняют его. Он ничего не делает. Когда это все происходит, он уже в могиле. Ян Рубенс скончался в 1587-м. Это конец истории для него. Но не конец истории в принципе. Питер Пауль Рубенс родился в 1577-м, и на момент смерти отца ему было десять. Какие бы смутные надежды ни лелеял Ян Рубенс, он умер, ничего не зная. Возможно, умер сломленным человеком. От прежних симпатий к анабаптизму он не отказался. Он бежал из Антверпена под громы религиозных войн. Весь светясь жизнью и ее возможностями (стоит полагать), он ввязался в безумную интрижку с этой женщиной, Анной Саксонской. А потом был уничтожен. Был испытан на самом пределе. Умрешь ли ты за все это? Умрешь ли за Анну Саксонскую и тот