Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Знал ли это все Рубенс? Ответ — нет. О многом из этого он был без понятия. Да и мог ли он такое знать, даже учитывая все эти тома классической литературы, которые буквально валились у него со столов? У него не было нужной археологии. А у нас вся эта нужная археология, которой не хватало Рубенсу, есть. Мы можем прочесть хеттские документы на хеттских клинописных табличках и таблички с линейным письмом Б из Кносса — тоже.
Рубенс не мог полагаться на археологию, у него не было необходимого материала, и поэтому он ничего не знал. Но, опять-таки, он, может, и знал об этих вещах. Может, он узнавал их каким-то собственным способом. Что-то привело его к Силену. Что-то заставило его размышлять о Силене и рисовать его, притом неоднократно. Что-то заставило его заприметить Силена и изобразить Силена — с его коленями, какой он пьяный, жирный и спотыкается. Что-то заставило его разглядеть в фигуре Силена идею тщетности. В некой мрачной истории, восходящей к народам моря, теплилось достаточно жизни, чтобы Рубенс увидел ее и изобразил.
Какое отношение имеет Силен к народам моря — к смерти и разрушению, постигшим древних микенцев и древних хеттов? Ну, какое-то все же имеет. Есть нечто, объединяющее всю эту историю, все эти разрозненные мысли. Царь Мидас реально существовал. Во всем этом мифе о Силене и дружках Диониса это-то и забавно. Царь Мидас реально существовал. От одной мысли, что царь Мидас реально существовал и правда был царем, может слегка пересохнуть во рту. Миф о пленении Силена и предание об алчном царе Мидасе с его жаждой золота — все это восходит к реальной исторической фигуре. Он царствовал еще до Гомера, но позже, сильно позже тех ужасных событий, когда народы моря явились на увядающие земли буквально из ниоткуда и обратили что-то в ничто.
Действительно был такой человек — царь Мидас. Я хочу, чтобы вы это поняли. Мы о нем ничего не знаем. Но действительно был такой человек. Он построил реальное царство. Нашел в реках золото. Скорее всего, миф о царе Мидасе и его магической власти над золотом связан с тем, что он правда был царем и у него правда было много золота. Его царство купалось в золоте. Он был повернут на золоте — как и говорится в преданиях. Он нашел золото в реках и пихал его всюду.
Он был фригийцем и жил в XVIII веке до нашей эры, старина Мидас. Кто такие были фригийцы? Ну, это остатки всех тех цивилизаций, которые были стерты с лица земли, когда пали хеттская, микенская и другие, менее значительные, империи. Это были люди, оставшиеся после пришествия народов моря. Это был смешанный народ, что явился на увядающие земли, оставшиеся от народов моря, и начал строить новую цивилизацию. После народов моря были долгие темные времена, а потом следующая попытка — фригийцы.
Есть одна такая древняя табличка, написанная на фригийском языке — на их собственном языке, который относится к индоевропейской семье подобно древнегреческому или современному английскому. У любого, кто говорит на современном английском, есть что-то общее с историческим царем Мидасом, есть общие языковые признаки. В табличке, написанной на фригийском, можно прочесть слова: «Атес [?] посвятил и вырезал этот камень для Мидаса — защитника народа, царя».
Он был царем и конфликтовал с ассирийцами в Анатолии, что к востоку, и все они пытались отстроить заново те империи, которые развалились, когда за несколько столетий до этого сгинули микенцы, и хетты, и вообще все остальные. Народы моря смели цивилизацию подчистую, до самого основания. Примерно с XII века до нашей эры до VIII века до нашей эры, когда все начало восстанавливаться, в восточном Средиземноморье едва ли найдется хоть что-то существенное в плане цивилизации. И легенда о царе Мидасе — это воспоминание из тех времен, когда цивилизация появилась вновь. Царь Мидас со всем его золотом, и богатствами, и поиском тайны человеческого счастья — это человек, который отстраивает цивилизацию заново. Поэтому он такой алчный. Поэтому хочет знать все-все тайны. После всего этого разрушения, безумия и разорения всего, что было построено, он пытается отстроить нечто величественное заново.
Царь Мидас слышал все эти предания о Золотом веке, который был до него. Может быть, он видел какие-нибудь руины древних цивилизаций — реликты микенцев и хеттов, что встречаются в сельской местности и под новейшими постройками и дразнят новых царей. Поэтому предания о царе Мидасе — это предания об одержимом человеке. Он знает, что бывает с человечеством. Он знает, что прежде было что-то великое. Он хочет знать, каково это — быть великим. А потом Силен говорит ему, что наилучшее для человека — вообще не рождаться, второе же по достоинству (раз уж он, к несчастью, родился) — поскорей умереть.
X. Ницше — блестящий одиночка, сделавший из своего одиночества добродетель, силу и оружие, — грезит о Силене за рукоблудием
Размышляя об этих материях под стенами Меца, пока прусское войско обстреливало город из пушек, и переживая своего рода терзания разума, Ницше осознал, что с царем Мидасом, Дионисом и Силеном связано нечто глубокое. Он воспринял это все так серьезно, что оставил классическую филологию. Бросил свои ученые занятия. Ушел из мира — более или менее. Он выбрал ужасное, выбрал вариант Силена. Он встретил безжалостную мысль с открытым забралом и решил, что все действительно так и есть.
Думал ли он, что это решение примет вслед за ним вся Германия, что каждый член новой германской нации примет силенову истину и войдет в новую эру ужасающей молодости? Пожалуй, что думал, — недолго, в период, когда восхищался музыкой Вагнера как новым звуком лесов, новой козломузыкой. В пылу энтузиазма Ницше принял идею, что наилучшее для человека — именно это, думал Ницше, — вообще не рождаться. Если вобрать в себя эту мысль до предела, постигнешь истину всего. Ницше думал, что если вобрать в себя эту мысль, то — таков был странный и по видимости парадоксальный, но на самом деле не столь и парадоксальный скачок его мысли, — обретаешь могущество. Никакого вранья. Это потрясающая черта в Ницше. Никакого вранья, мать его. Взгляните на ужасный факт жизни насколько возможно прямо, сказал Ницше. Наилучшее для человека