Но, несмотря на то что Мишель получил свободу, настоящий кошмар начался после того, как он вышел из тюрьмы. Странная доброта, с которой отнеслась к нему незнакомая знатная дама, что взяла его к себе в дом в сени Тулузского собора и выхаживала за свой счет. Вино, теплая постель и целебные снадобья для его ран. В этом и крылась причина нестерпимого стыда, терзавшего Мишеля, – в том, что он продал секрет Жубера ради собственного комфорта.

Мишель не стал потом разыскивать своего товарища по несчастью. Ни один из них не испытывал желания лишний раз вспоминать о том, через что им пришлось пройти. Теперь же мысль о том, что он должен найти книготорговца, не давала ему покоя. Он предал Жубера и никогда себе этого не простит. Нестерпимые угрызения совести заставили его отправиться на рассвете на улицу Марше, но лавка оказалась заперта, а окна ее наглухо закрыты ставнями. Теперь, после того, что он услышал в душной комнате над таверной, он просто обязан был довести свою попытку до конца. Песок его жизни неумолимо утекал. Времени на то, чтобы что-то исправить, оставалось совсем мало.

– Вы его догнали? – спросил Деверо, переглянувшись с Кромптоном. – Он что-нибудь сказал?

– Нет, – ответил Пит. – А должен был?

– Мишель вечно позволяет своим чувствам главенствовать над разумом, – пренебрежительно сказал Кромптон. – Он одумается.

Пит внезапно почувствовал, что его с души воротит от всей этой братии. Школяры, решившие поиграть в заговор. Мечтают о войне и славе, хотя сами небось в жизни своей ни одного настоящего боя не видели. Они еще не понимают, что в смерти нет ничего почетного.

– Когда придет час – если он придет, – Мишель будет самым стойким из нас всех.

Пит отдавал себе отчет в том, что его слова звучат как отповедь, но ему было все равно.

Однако же теперь, когда пришло время, Пит вдруг поймал себя на том, что ему до странности не хочется совершать сделку. У всего этого предприятия был какой-то дурной привкус. Но им в Тулузе нужны были средства, а в Каркасоне готовы были купить то, что у них было на продажу. Солдаты, оружие, материалы для строительства и взятки, расходы на содержание сотен беженцев, которым требовались пища и кров. За все это приходилось платить. Поздно было терзаться угрызениями совести.

– Перейдем к нашему делу? Время поджимает.

– Разумеется, – сказал Кромптон и повернулся к Альфонсу Бонне, который нетвердой походкой направился в угол комнаты и нашарил там сдвигающуюся половицу. Из тайника в углублении он вытащил холщовый мешочек и передал его хозяину.

– Вот, – сказал Кромптон. – Там вся сумма. Как уговаривались.

Пит посмотрел ему в глаза:

– С вашего позволения, я пересчитаю деньги. Мы же не хотим никаких недоразумений.

Лицо Кромптона застыло, но он не стал возражать. Пит высыпал золотые денье на стол и принялся пересчитывать вслух, по одному складывая обратно в мешочек.

– Все в порядке, благодарю вас.

Кромптон коротко кивнул:

– А теперь ваша сторона сделки.

Пит снял суму с плеча и осторожно разложил ее на столе. Его рука, точно чужая, медленно расстегнула пряжку и скользнула внутрь. Воздух в комнате буквально потрескивал от ощущения напряженного ожидания.

Пальцы Пита нащупали тонкую материю и извлекли ее на свет. Полупрозрачная ткань, казалось, замерцала, преобразив серую мглу убогой комнатки и наполнив ее светом. Переплетаясь, шелк основы и льняная нить утка образовывали невесомое, нежнейшее на ощупь полотнище. Пит словно впервые увидел затейливые стежки изящной вышивки, украшавшей плащаницу по всей длине. Изысканная куфическая вязь не говорила Питу ровным счетом ничего – и в то же время взывала к нему без всяких слов. На мгновение он почти физически ощутил леденящий холод гробницы и экзотические запахи Святой земли, напоенных солнцем оливковых кущ и горьких погребальных трав.

Вот только всего этого быть никак не могло… Время вновь ускорило свой бег.

– Антиохийская плащаница, – пробормотал Деверо, и его глаза алчно блеснули. – Я так долго ждал, чтобы ее увидеть!

Эта реликвия была привезена в церковь Сен-Тор в Тулузе в 1392 году крестоносцами, возвратившимися из Антиохии. Представлявшая собой небольшой фрагмент полотна, в которое завернули тело Христа для погребения, прежде чем он воскрес, плащаница, по слухам, творила неисчислимые чудеса. Это была самая святая из всех реликвий, и тот, кто ею владел, обретал силу.

– Вот, – произнес Пит хрипло. – Возьмите ее. И используйте на благо нашего дела.

– Ну вот, – сказала Мину, опуская последнюю полоску муслина в миску с уксусной водой. Вода немедленно порозовела от крови. – Не думаю, что будет заражение, рана неглубокая.

Мадам Нубель сидела в невысоком кресле в помещении лавки, ноги ее были укрыты одеялом из конского волоса. Мину заперла дверь и закрыла ставни. До сих пор их никто не потревожил.

– Чтобы такое да посреди бела дня случилось в Бастиде! Нет, у меня это просто в голове не укладывается!

– Думаю, это была случайность, – отозвалась Мину, тщательно подбирая слова. – Хотя то, как вел себя этот капитан, достойно всяческого осуждения.

– Мир сошел с ума, – вздохнула мадам Нубель, передернув своими пухлыми плечами. – Но как гордилась бы тобой твоя матушка! Ты проявила недюжинное мужество. У Флоранс всегда был твердый характер. Она всегда поступала правильно.

– Любой на моем месте поступил бы точно так же.

– Вот только, кроме тебя, на помощь мне не пришел никто. Люди в наше время думают только о своей шкуре. Впрочем, я их не виню. – Она покачала головой. – Так ты говоришь, месье Санчес приглядывает за моим домом?

– Приглядывает. И Шарль с ним вместе.

Мадам Нубель вскинула брови:

– За Шарлем самим пригляд нужен, какая уж от него помощь.

– Постарайтесь не волноваться, – сказала Мину, складывая окровавленный муслин, чтобы отнести его домой, где Риксенда отбелила бы его и выстирала.

– Как поживает твой отец? – спросила мадам Нубель. – Я уже несколько недель его не видела.

Мину совсем уже было собралась уклониться от ответа на этот вопрос, сменив тему, как делала по обыкновению, но потом передумала. Ей не хотелось быть непочтительной дочерью, но и поговорить с кем-нибудь по-дружески было совершенно необходимо.

– По правде говоря, хотя я никому об этом не рассказывала, я очень беспокоюсь. Из своего январского путешествия отец вернулся совершенно другим человеком. Я никогда не видела его таким подавленным – во всяком случае, с тех пор, как скончалась моя матушка.

– Он всегда черпал силы во Флоранс, – кивнула мадам Нубель. – А что он отвечает, когда ты спрашиваешь, что его гнетет?