никто отсюда точно не сгонит. Да вы и сами, небось, не сторонники столь раннего выхода. Прижились тут, полигоны, вон, себе отстроили. Баньки. А кое-кто даже и семью перетащил из-за тридевяти земель да, Егоров? — и он иронично, с прищуром взглянул на Лешку.

«Все-таки сдал меня Баранов, — подумал Алексей. — Ну змей! Ладно хоть не пеняют ни за что!» — и он, вздохнув, кивнул головой:

— Никак нельзя было семью Живана там оставлять, ваше высокоблагородие. Ну вы сами посудите, что им бы…

— Ладно, ладно, я тебе что-нибудь сказал, что ли, в укор? Сам ведь когда-то обещал с этим помочь. Все обошлось, ну и ладно. Пускай прошение о принятии в российское подданство твои сербы подают, а я им в том поспособствую.

— Спасибо, ваше высокоблагородие! — Алексей аж вскочил с места. — Вы знаете, как они нас любят? Да для них что Сербия, что Россия — все едино! Дядя Живана, врач от Бога, лечебную практику уже три десятка лет ведет! Дети все образованные, на четырех языках говорят!

— Капитан! Ты чего меня тут уговариваешь? — оборвал его полковник. — Сказал же — поспособствую во всем! У них, вон, даже родственник в «их превосходительство» выходит. Андрею Степановичу Милорадовичу императрица генерал-майора недавно пожаловала. Чай знаю, за какую семью ты меня тут просишь. Только есть тут некоторые неудобства. Никак им здесь оставаться долго нельзя. Да и твоему оружейнику. Куртом, по-моему, его зовут? Как только наши войска отсюда выйдут, об участи тех местных, кто с нами крепко сотрудничал, можно только сожалеть. Хоть с турками и прописан один из пунктов мирного договора, что они представляют амнистию всем тем, кто воевал на стороне русских. Но ты же знаешь, что эта бумага яйца выеденного не будет стоить, когда они обратно сюда зайдут? Так что мой им совет, пусть готовятся к выходу в пределы Российской империи. Понятно, что на новом месте всем тяжело придется. Но тут, Алексей, им будет верная смерть!

— Понимаю, Генрих Фридрихович, — покачал головой Егоров. — У Шмидтов тут целая мастерская построена. Семейное отлаженное дело ведь в Бухаресте было. Как же ему теперь все бросить?

— Голова, Лешка, дороже кузнечных клещей, напильника и молотка, — вздохнул барон. — С головой можно дело и на новом месте затеять, а вот без нее точно уже не получится. Пока есть время и ничего не предвещает неприятные времена, пусть все, что у него есть, обращает в деньги. Ближе к нашему выходу цены на это могут очень сильно упасть. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

— Так точно, ваше высокоблагородие, — кивнул Алексей. — Спасибо, что предупредили.

— Не за что, — кивнул он. — Только имей в виду — это строго для тебя разговор. Сумей его так передать своим людям, чтобы никакой утечки на сторону не было. Месяца через два, конечно, все будут об нашем предстоящем выходе уже говорить. Такое долго не скроешь, но до конца осеннего ненастья чтобы ты не распространялся. Понял меня? Ну вот и ладно. А пока живите здесь, как жили. В войска, вон, уже представления о повышении в чинах приходят. Как это там у вас называется — «золотой дождь» по поводу виктории? Вот-вот он самый, — хмыкнул полковник. — По тебе вот только, Алексей, у меня пока ничего не вышло. Генерал-аншеф самолично твою фамилию вычеркнул из списка на майорство, — и фон Оффенберг досадливо поморщился. — Но ты не журись, капитан, повторяюсь — всему свое время.

— Спасибо, господин полковник. Я даже и не думал как-то об этом, — улыбнулся Егоров. — Вы и сами уж не волнуйтесь так за меня. Мне и в капитанах ходить неплохо. И коли уж вы так о мне заботитесь, позвольте тогда последнюю просьбу?

— Хм, ну давай, — барон с вниманием подвинулся ближе к столу. — Все, что только в моих силах, Алексей.

— Ваше высокоблагородие, я вам уже как-то докладывал про то, что два моих старших унтер-офицера получили инвалидность на поле боя. Это младший сержант Зубов Иван Карпович и подпрапорщик Елкин Потап Савельевич. Зубова, пока я был на дальнем выходе, отправили в Россию, а вот Елкин, пока не затянулась его культя, находится сейчас в гарнизонном госпитале. Мне их очень нужно вытащить, ваше высокоблагородие, из того болота, куда их поместят по случаю инвалидности и по списанию со строевой службы. Отдайте мне их?

— Что значит — отдайте? — полковник непонимающе уставился на капитана. — Поместят куда-нибудь для призора. Без куска хлеба, небось, твоих инвалидов не оставят. И что это за слово такое — «болото»? Ты это, выбирай выражение, Егоров.

— Да это я так, к слову, господин полковник, — поморщился Алексей. — Ну кому они нужны будут, увечные? Один без ноги, другой с культей вместо руки. Сейчас после этой войны столько таких по всей стране бедует. Ну вот зачем нашей казне еще обременение?

— От меня-то ты что хочешь? — фон Оффенберг непонимающе уставился на егеря.

— Генрих Фридрихович, помогите, — Лешка просительно приложил руку к груди. — Ничего мне не нужно. Отдайте этих инвалидов под мой личный присмотр? Вы же сами после войны, как только все успокоится, год на поправку дел и вступление в батюшкино наследство мне обещали? Ну вот я бы и отвез своих увечных унтеров в свое личное поместье. Толку-то от них для государства? Пускай уж у меня доживают под присмотром.

— Хмм… Одна-ако, — протянул озадаченно полковник. — И что ты, так каждого своего инвалида к себе в поместье будешь вытягивать? Оно вообще тебе надо? Ты там, в поместье, сам-то пятый год уже не был. Да там без хозяина, небось, все давно в упадке, а тут еще два лишних едока подъедут.

— Надо, ваше высокоблагородие, очень надо! — выдохнул Алексей. — Я им слово давал, что не брошу! А я за вас, да я на любое задание, Генрих Фридрихович! Вы только прикажите!

— О-хо-хо-о! Лешка ты, Лешка, — покачал тот головой. — Когда уже ты повзрослеешь? Женить тебя срочно надо, чтобы ты серьезнее стал и о всякой блажи не думал.

— Ладно, попробую помочь, коли это для тебя так важно, — наконец, подумав, произнес он. — На-ка напиши на листе их фамилию, имя и отчество. Откуда они сами родом, когда и в какой набор были рекрутированы. Ну, в общем, все, что только про них знаешь. По этому Елкину, что сейчас в госпитале находится, будет, конечно, проще. А вот по сержанту, как ты его там, Карпычем называешь? Тут да-а. Его ведь еще поискать, пожалуй, придется. Россия ведь — она, Алексей, сам знаешь, огромная. Это хорошо, если его где-нибудь в южной губернии пристроят,