Я отхлебнул горячего травяного отвара и продолжил размышлять.

«Алиас – симпатичный мужик. Оказалось, что он просто во мне видит школьного приятеля и вспоминает свое детство и всякие там милые школьные шалости. Вот и причина его разговоров со мной. Ностальгия – сильнейший мотив. И столько информации разом… А дед у меня, по всему видать, был молоток. Всех несогласных вколотил по маковку в окрестные скалы».

– …надо! – услышал я громкое окончание фразы Остаха и тяжелый удар ладони по столешнице. Моя тарелка подпрыгнула.

– Не вижу причины, – спокойно ответил имперский чиновник.

– Гворча напали на наследника, да? – напирал дядька. Он показал рукой на меня. Говорили они на горском.

– Да, – ответил ему на дорча Алиас.

– Убили бы – остался другой, младший, да? – продолжал бушевать Остах.

– Я забыл твое имя, уважаемый, – внезапно спросил его имперец.

– Остах, – буркнул дядька.

– Необычное имя для горца.

– Тебе не нравится мое имя, имперец? – угрожающе спросил Остах, нагнув голову.

– Нравится, – невозмутимо кивнул Алиас. – Но я не пойму, зачем тебе голубь.

«Какой голубь, что я прослушал? Почтовый голубь?»

– Предупредить Рокона, рассказать о нападении! – заорал, вскакивая, Остах.

– Ах вот оно что! – всплеснул руками имперец. – Ты о рексе Роконе, правителе земель Дорчариан! Когда ты вот так запросто говоришь – Рокон – я, право слово, не сразу успеваю сообразить, о ком ты.

Чем больше сердился Остах, тем менее он становился похож на горца. Нет-нет да и проскальзывал в его речи имперский акцент. И с Роконом он прокололся – горцы звали правителя «дан». Или «дан Рокон».

«А ведь, похоже, речь идет о безопасности братишки. Отца действительно надо предупредить».

– Конечно же мы тотчас же пошлем голубя, чтобы рассказать рексу о произошедшем, – проникнувшись, закивал головой Алиас, подняв открытые ладони перед грудью. – Ты сам напишешь письмо?

Язык дорча не имел письменности. И конечно, Голос Империи знал об этом.

– Твой голубь – твое письмо! – отрезал Остах, усаживаясь обратно.

Буддал имел бледный вид и переводил взгляд от одного к другому – от Остаха к Алиасу и обратно.

После злополучного завтрака, когда письмо под совместную диктовку Алиаса и Остаха было написано и запечатано личной печатью Голоса Империи, а голубь освобожден из ивовой клети и выпущен, караван тронулся в путь.

Остах, еще не остыв после перепалки, пристал ко мне по поводу кинжала. Прицепленный на пояс, кинжал и вправду выглядел донельзя несуразно, – болтался между ног и то и дело бил по коленям, когда меня брали на руки.

– Великоват для тебя, – в который раз повторил Остах, вертя кинжал в руках. – И слишком острый, – заметил он, проверив большим пальцем заточку лезвия.

– Но ты же сам сказал, что подарок… – жалобно протянул я. – В бою…

– Я сказал, – не отказываясь от своих слов, кивнул Остах. – Подарок в бою, от всего сердца – великая вещь. Против такого что скажешь… Вот и не позорь ни клинок, ни себя! – вдруг крикнул он, возвращая мне кинжал. – Вычисти его для начала, убери в ножны и храни, пока не подрастешь! А себе повесишь на пояс учебный нож.

«Ага, который тупой как палка…» – заточки у учебного клинка не предполагалось вовсе.

Посмотрев на мою надувшуюся физиономию, Остах улыбнулся и сказал:

– Как будешь держать кинжал, покажи.

Я взял рукоять обычным хватом ножа. Против воли рука ухватила слишком большую для моей ладони рукоять кинжала, как утопающий хватает соломинку. Аж пальцы побелели. От напряжения клинок ходил ходуном.

– Еще, – сказал дядька.

Я показал обратный хват ножа.

– Ладно, – кивнул дядька. И повторил указания: – Кинжал вычистить и убрать. На пояс повесишь учебный.

Он постоял, помял пальцами нижнюю губу, прикидывая что-то, и крикнул:

– Барат!

Парень примчался тотчас же. Все вокруг сворачивали лагерь, и братья были заняты тем же.

– Подарил Оли кинжал, вот и… – видимо, он хотел закончить: «…нянчись с ним», – но не стал. – Теперь ты везешь Олтера, – и кивнул на мою арбу с уже уложенным в нее пуховым тюфяком.

Видимо, благословив таким образом наше боевое товарищество, Остах кивнул и отправился командовать сборами.

И вот теперь я продолжаю свой путь вместе с молодым воином.

– Барат, – позвал я парня. Ему было чуть за двадцать, и хоть для Оли он был взрослым, я его воспринимал как молодого парня.

– А? – лениво, не оборачиваясь, переспросил он.

– А почему ты на лучника с дерева спрыгнул?

– Потому что я на дереве был, – ответил парень.

Немногословный у меня попутчик. А я хочу информацию. Хочу любую информацию в неограниченных количествах. Как в Интернете.

– А зачем ты на дерево залез? Неужели все, кто ночью на страже стоит, на деревья залазят? – начал свой расспрос я.

Барат закашлялся.

– Ну… у меня мать из пайгалов… – начал Барат, стеснительно покашливая. – Вот кровь и дает о себе знать, как мама говорит.

«Пайгалово семя», – вспомнил я ругательство Остаха. Видимо, сгоряча дядька напутал. В случае Барата семя было дорча, а вот лоно – пайгала.

Пайгалы, пайгалы… Что-то такое хранилось в памяти… Перед внутренним взором всплыла картинка народных гуляний. Праздник! Между двумя высокими треногами на высоте много выше человеческого роста натянут тонкий канат. На нем выделывают фигуры высшего пилотажа мужчины, женщины, дети – все по очереди. Прыгают по тонкому канату, идут по нему с завязанными глазами, крутят сальто, выписывают мечами восьмерки. Рядом музыканты играют на пронзительно звенящих дудках и гулко ухающих барабанах. Народ веселят ярко одетые ряженые с напяленными личинами.

– Пайгалы – веселые, – поддержал разговор я.

– Пайгалы не веселые! – от возмущения Барат оглянулся. – Пайгалы… – он замолчал, подбирая слово, – гордые! Знаешь, откуда взялись пайгалы?

«Шутишь, друг? Да если бы и знал, то молчал в тряпочку. Говори, мой друг, говори! Пой, ласточка, пой! Внимательнее собеседника ты в жизни своей не встречал!»

– Нет, – замотал головой я.

– Тогда слушай, – отвернулся от меня Барат и заерзал, устраиваясь поудобнее. И начал свой рассказ: – Однажды давным-давно, так давно, что об этом помнят только камни, из дальнего далека пришли в нашу землю лунолицые люди. Были они роста небольшого, и лошадки у них низкорослые и лохматые. Но были они очень злые. И люди, и их кони. Все сжигали, все вытаптывали, всех убивали на своем пути. Как саранча, что иногда залетает в долину… Ты знаешь, что такое саранча? – сбился с тона сказителя Барат.