Доставили почту. Альваро схватил её, ища письмо от жены, но его не было. Было другое.

– Письмо из Италии… Граф Сан-Секо Пьер Мария де Росси, помнишь такого, перешёл на сторону Франции.

– Сука! Он же был отличным офицером! – его помощник Хуан де Герера, зло сплюнул.

– Дело не в этом, а в долбанной политической выгоде. Де Росси поставил на короля Франции, на пришедшие в Италию войска Клода д'Аннебо, а д'Аннебо так и не смог взять Кунео и отступил. Де Росси вынужден бежать в Париж.

– Чтоб он там и сдох! Что ещё пишут?

– Османы опустошают Венгрию, во Фландрии французы вторглись в графство Артуа, но Адриен де Крой граф дю Рё отразил врага и организовал защиту Бапома, пишут – стратегически важного города, лежащего на равнине между Артуа и Фландрией.

– Понятно.

Новый, 1543 год, принёс большие изменения.

Под вопли возмущения и слёзы ветеранов, терция Диего Кастильского была расформирована. Её роты объединили с ротами Исеаской терции, и они получили новое наименование – Савойской, но сохранили, прославленные знамёна старых терций.

И был получен приказ – сворачивать все операции в Руссильоне и Лангедоке, грузиться на корабли и плыть в Италию. Но не воевать там, к новому сожалению Альваро де Санде, а по знаменитой «испанской дороге»[27] идти во Фландрию.

– Видать там дела совсем худые, – ворчали ветераны, собираясь в дальний поход, – раз без нас не могут одолеть француза.

Шли через заснеженные горные перевалы, по мостам через разлившиеся реки, через густые леса Севера, во Фландрию. Шли с обозом, где в телегах лежал скудный солдатский скарб и располагался штаб, которым заведовал Хуан де Герера. Шли музыканты, потом лекари, аптекари и цирюльники, эль-фарриэль-мэр – интендант терции, идор – писарь, баррачела – судья и законник, и всегда сопровождающие баррачелу солдаты-тюремщики конвойной роты и отдельно, палачи. А за ними тянулись солдатские жёны и дети, слуги и рабы, повозки маркитанов и шлюх. Проходя через земли Швейцарии и Германии, где среди населения уже широко распространилась лютеранская и кальвинистская ересь, Альваро де Санде издал приказ:

– Местных не обижать!

И шли испанцы, сурово сжав зубы, с неодобрением поглядывая на протестантские кирхи.

Альваро, особенно приглядывался, к новому капеллану падре Вальядесу, подозревая его в чрезмерном религиозном рвении и фанатизме, особенно когда падре, прикладывался к бутылке сладкого хереса.

Во Фландрии, встретившей их негостеприимными, почти всегда хмурыми небесами, постоянными дождями и туманами, холодом и пронизывающим ветром с моря, ветераны Савойской терции, больше привыкшие к солнцу Италии и жаре Африки, благополучно выдохнули.

– Дошли!

Под осаждённым городом Дюреном, где располагалась ставка короля и императора, Альваро, с интересом и любопытством вертя в руках, осматривал новое изобретение оружейников – пистоль. После, он попросил зарядить его, и стрельнул в мишень в шагах за 30. Пуля попала в цель.

– Худо. Если мы используем это сегодня, то завтра и враг, воспользуется такими пистолями. А от них, огневая мощь кавалерийских рот, усилиться в разы! Теперь кавалеристам, не надо будет таскать громоздкие карабины, однозарядные и требующие долгой перезарядки. Теперь они будут носить эти пистоли, по два, а то и по четыре в седельных кобурах, и могут, не приближаясь к нашим пикинёрам, обстреливать терцию.

– А ваши аркебузиры на что?! – зло ответил ему друг короля Карла, его оруженосец, германский граф Петер Эрнст фон Мансфельд. Альваро знал его, ещё по экспедиции в Тунис.

– Так я о том и говорю, что наши аркебузы, однозарядные, требует долгого времени для перезарядки. Пока их будут перезаряжать, каждый кавалерист врага, сможет выпустить в нас две, три, четыре пули! И значит, жертвуя количеством пикинёров, надо увеличивать в терциях число аркебузиров!

Вышел король, и все, благопочтенно поклонились ему.

– Смотрите, смотрите, как этот старик, не уважает нашего короля!

– Смотрите, как он не может склониться перед ним в поклоне! – злобно шипел кто-то сзади.

Альваро оглянулся. Так и есть, двое напыщенных, надутых спесью идальго из свиты короля, выхваляющиеся перед дамами.

Он действительно не мог склониться ниже из-за контузии спины и ранений ног, полученных давно, ещё в молодости, и с вызовом глядя на дерзкую молодёжь, сказал:

– Я солдат, и выгибать спину не привык! А походку и поклон, я вырабатывал не на паркетах и коврах дворцов, а в строю терции! И если вы здесь, ради того, чтобы выслуживаться перед королём, то я, чтобы умереть за него!

Эта ссора прошла почти незамеченной остальной свитой, и вечером, на поединке, Альваро де Санде, отличными ударами, убил обоих своих противников.

Слухи всё-таки дошли до короля, и он, оставив свою привычную меланхолию, накинулся на него:

– Сеньор маэстро-дель-кампо Альваро де Санде! Вы воспользовались своим преимуществом[28] и убили двух моих друзей! Я крайне недоволен вами! Крайне… И я думаю…

– Ваше Величество, моя жизнь принадлежит Вам! И завтра, вы увидите меня в Дюрене, живым или мёртвым!

И в излюбленной испанцами ночной атаке, 7 сентября Дюрен был взят, разграблен и сожжён! Владетель Дюрена германский герцог Вильгельм V Юлих-Клеве-Бергский, союзник Франции, был выбит из войны, теперь уже согласный предоставит свою территорию для размещения испано-имперской армии, и свои войска для её усиления.

Казна была пуста, и Франциск I, ожидая субсидий от Сулеймана, обложил все свои города двойным налогом, и специальной клятвой обязал дворян, служить на три месяца дольше, чем было положено по договору между ними и королём. Это позволило ему, ранней весной 1543 года, с 60-тысячной армией осадить крепость Авен, захватить Ландреси и напрасно укрепляемый графом дю Рё город Бапом.

А Карл, после взятия Дюрена, двинул свою армию к Ландреси, желая навязать французам генеральное сражение, которое сразу решит исход войны.

Но…

Многое изменилось… Армии нарастили силу – с каждым годом усовершенствовалась артиллерия, увеличилось количество огнестрельного оружия, и каждое сражение теперь заканчивалось большими потерями. И тогда военачальники, стали избегать битв, сосредотачивая усилия на захвате городов и крепостей. Изменились и солдаты, которые стали говорить:

– Пусть Господь даст нам столетнюю войну, долгую осаду на год или два, но не один день битвы!