Некоторые отзвуки восстания еще можно было заметить в Париже. Суровый человек и ненавистный народу Фулон, бывший министром финансов в кабинете Бретейля, под арестом был приведен в Париж. Увидев его, народ вспомнил, что он применял прежде самые суровые меры взыскания налогов и сказал раз по адресу голодающего народа: «Пусть жрет сено, сволочь!» Он был отбит от конвоя и повешен на фонаре. Та же участь постигла и зятя его Бертье, которого народ по той же причине ненавидел.

Неккер был возвращен, и в третий раз занял пост министра. Въезд его был настоящим триумфом; народ даже выпряг его лошадей. Но первые шаги его уже вызвали народное недовольство, так как он сейчас же даровал амнистию деятелям неудавшегося государственного переворота Безанвалю и другим. Мирабо обрушился на него, и скоро этот женевский банкир, совершенно лишенный политического таланта, окончательно потерял народное расположение. Он так низко пал во мнении народа, что последний даже не ненавидел его, а просто забыл об этом человеке, имя которого некогда было одним из популярнейших во Франции.

Такой исход исполнил всех прекраснейшими надеждами; больше всего надеялся народ, кровью заплативший за завоеванную свободу. Он еще не понимал вполне своих интересов и не знал, что представители третьего сословия, носители парламентской революции, были основателями нового класса, решившегося заменить старые привилегии новыми. Они приняли из рук народа революционную власть и старались установить повсюду гражданский порядок в интересах возникающей буржуазии. Так называют теперь тот гражданский класс собственников, который тогда получил политическую власть. Народ должен был образовать пьедестал этого гражданского порядка и вернуться к своей работе. Никто еще не подозревал, что гражданская гвардия, учрежденная для защиты народа, в скором времени уже будет защищать новый привилегированный класс от волнующегося народа и направит свое оружие против той же самой толпы, которая взяла Бастилию. Таков обычный ход таких революций. Когда народ уничтожает старые привилегии, под именем свободы возникают новые, остающиеся для народных масс не чем иным, как порабощением.

Победоносная революционная борьба 14 июля отозвалась на всей стране и на всех общественных отношениях.

Старое придворное дворянство поняло, наконец, что наступило новое время. Началась эмиграция, выселение этой касты, которая таким образом думала спастись от надвигающейся и предчувствуемой ею бури. Эмигранты надеялись при помощи иноземцев восстановить во Франции старые порядки. Граф д’Артуа, принц Конде, принц Конти, маркиз де Бретейль, семейство Подиньяк, де Калонн и много других представителей старого дворянства оставили Францию и отправились в Турин, где они строили заговоры против нового порядка вещей во Франции. Скоро мы увидим этих заговорщиков в открытой войне со своим отечеством.

Те, кто остались при дворе, заняли выжидательное положение. Король и королева не распускали национального собрания с тайным намерением по возможности мешать его работам. Национальное же собрание спокойно перешло к своей задаче – выработать для Франции новый, соответствующий времени политический строй. Оно могло бы выработать полный проект конституции, обсудить ого, принять пункт за пунктом и все принятое провозгласить основным государственным законом, но оно этого не сделало: оно придало законную силу целому ряду депутатских предложений и создало новые учреждения, ставшие необходимыми после устранения прежних злоупотреблений. Для каждого из своих решений ему приходилось получать утверждение короля, и не раз вступало оно с ним вследствие этого в конфликт.

Прежде всего, решено было установить основы конституции и декларации прав человека по примеру Северной Америки. Предложение это внес Лафайет, который со времени своего участия в североамериканской войне за независимость всегда имел перед глазами пример Северной Америки. Предложение было принято. Но во время совещаний о правах человека как руководящей нити для будущей конституции провинция запылала и все пришло в движение.

14 июля вызвало во всей стране небывалое возбуждение, обнаружившееся только тогда, когда столица уже несколько успокоилась. Все города Франции выработали для себя городовое положение, установили общинные советы и упредили национальную гвардию. Все – по примеру Парижа. Сельское же население в событии 14 июля – во взятии Бастилии – увидело сигнал к освобождению от феодальных тягот, делавших жизнь его невыносимой. Провинция страдала от голода, усиливаемого несоответствием упреждений и невыносимой тяжестью налогов. При ужасной нищете сельского населения известие о взятии Бастилии было молнией, ударившей в пороховой склад. Сюда еще присоединился и внешний повод. Де-Месмэ, владелец Кенсея, устроил у своего замка большой народный праздник для своих крестьян. Собралось очень много сельских жителей. Люди забавлялись стрельбой, в суматохе и шуме празднества забыли осторожность, и огонь попал в бочку с порохом. Взрывом убито было много крестьян, и возбужденное сельское население предположило, что все празднество было только ловушкой, в которую дворянин заманил крестьян, чтобы убить их этим взрывом. Весть об этом событии облетела всю страну, крестьяне стали собираться группами и восстали против дворянства и духовенства. Теперь пришло возмездие за ту нищету, невежество и дикость, которыми в течение столетий изводили сельское население, доведя его до животного состояния. Восставшие крестьяне так ужасно и жестоко стали мстить своим притеснителям, как это свойственно людям, лишенным благодетельного влияния образования и цивилизации. Замки и дома дворян, монастыри и усадьбы дворянства – все это было взято и разрушено. Неделями пылало небо Франции заревом тех ночных пожаров, в которых сгорали замки и монастыри. Во Франш-Контэ после взятия Бастилии каждую ночь сгорал, по крайней мере, один монастырь или один замок. В Дофинэ за 14 дней сожжено было 270 замков. Документы и грамоты, служившие основанием так называемых феодальных прав, бросались в огонь, а наиболее ненавистные народу личности были убиты.

Многие помещики бежали и бродили по стране или отправились за границу и изгнанием расплачивались за жестокость, с которой они пользовались своими привилегиями. Образовались разбойничьи шайки, наводившие страх на значительные округи, сжигавшие все, грабившие и убивавшие.

Все смешалось, и собрание поняло, что только быстрым вмешательством здесь можно будет чего-нибудь достигнуть. На очередь была поставлена отмена феодальных привилегий. Начались совещания, и дело пошло бы, вероятно, обычным и медленным путем парламентского делопроизводства, если бы собрание в ночном заседании 4 августа 1760 года не обнаружило редкого воодушевления. Необычайный и внезапный подъем духа в этом знаменитом ночном заседании можно объяснить только совокупным действием тех необыкновенных событий, которые произошли в это время и подняли человека выше повседневных и личных интересов. Первый произнес блестящую речь виконт де Ноайль, в которой он доказывал, что теперь и речи не может быть о том, чтобы, как обычно, успокоить восставших крестьян силою оружия. Наоборот, необходимо устранить те несправедливости, которые довели народ до восстания, – и он предложил отменить все ленные права и феодальные тяготы, под которыми стонал народ. От имени своих избирателей и своего он публично отказывается от своих ленных прав. Собрание вознаградило его бурным одобрением.