пряди. — К тому же, какие у нас варианты?

— Оставить все как есть.

— Я могу забеременеть. — Сглатываю собравшуюся во рту сухость. Горло дерет. В ушах шумит кровь.

— Значит, так тому и быть. Я готов нести ответственность за тебя и ребенка.

Оседаю на стул. Он же не всерьез? Любовь-любовью, но это… Это совсем другое.

— Марат, — шепчу беспомощно. Я, взрослая самодостаточная женщина, теряюсь от самого факта того, что кто-то может заявить мне нечто подобное, и у меня не возникнет ни единого повода усомниться в его словах. Это так окрыляет. Наполняет надеждой и сладким предчувствием.

— Закрыли тему. Я рядом.

— И ты всерьез полагаешь, будто это все, что мне нужно знать, дабы чувствовать себя спокойно? — потрясенно качаю головой.

— Вполне.

Он не шутит. Совершенно. Я зависаю в попытке как-то это переварить. И не придумав ничего лучше, шепчу:

— Ладно. — И сама над собой смеюсь.

— Тогда давай, наконец, поедим.

— Поешь, а мне правда нужно в душ.

Мы здорово перепачкались, и теперь это все, взявшись на коже корочкой, неприятно зудит и стягивает.

— Даже не поухаживаешь за мной? Опять? — вздыхает с сожалением. Я останавливаюсь на полпути в ванную. Не поухаживаю… Это он о чем? Я должна накрыть стол? Да, наверное, у них в семье так заведено. И, если я хочу быть с ним, всерьёз быть, мне стоит учитывать культурные особенности и традиции их народа. Пусть даже те излишне патриархальные.

— Поухаживаю. — Склоняю голову и улыбаюсь тайком. — С радостью. Только сначала — душ. В нем я тоже могу… — бросаю на Марата призывный взгляд из-под ресниц, — тоже могу за тобой поухаживать.

Марат меняется в лице, хватает меня за руку и тащит за собой в ванную, не на шутку вдохновившись моими словами. А мне что? Я и сама от нетерпения дрожу. Мой мальчик… Мой хороший, нежный, заботливый. Марат заходит в кабинку первым. Я шагаю за ним. Прижимаюсь губами к его шее сзади. Мы так хорошо друг под друга подогнаны. Марат опирается ладонью в стену и прогибается в спине. Ох… Просто ох, какой он. Большой, твердый, подтянутый… Каждая мышца проработана. Выглядит это — отпад. Марат передо мной, понятное дело, рисуется. Это так ми-и-ило, что внутри все узлом стягивается. Хоть плачь… Чтобы как-то ослабить свои эмоции, включаю воду. А та ведь не стекла и такая холодная, что мы оба взвизгиваем.

— Ты специально! — рычит Марат, резко разворачиваясь.

— Н-нет, — хохочу я.

— Чтоб я остыл, да? А вот фиг тебе! С тобой никакие проверенные способы не работают, — прижимает ладонь к вполне бодрому члену и, стуча зубами от холода, сипло интересуется. — Видишь, что со мной делаешь? С ним…

Вижу, господи… И даже больше. Я ведь сама то же самое чувствую. Вода теплеет, я привстаю на носочки и, с трудом обуздав животную страсть, очень нежно, так нежно принимаюсь собирать с его лица и горячих губ капли холодной воды. Это самый сладкий, самый душевынимательный поцелуй в моей жизни. Отрываемся друг от друга, когда из-за пара уж совсем становится нечем дышать.

— Ты обещала за мной поухаживать.

— Угу.

Демонстративно беру мочалку и гель для душа. Марат подозрительно ведет носом.

— Это что, розы? — кривится.

— Ну, прости. Мужского геля у меня нет, — усмехаюсь я.

— Ладно. Давай этот. Буду благоухать, — благодушно машет рукой Марат.

— Да, мой падишах, — дурашливо кланяюсь я. Его глаза темнеют. Нравятся, значит, такие игры?

— Осторожно, — перехватывает руку с мочалкой и, томно глядя на меня из-под тяжело опущенных век, целует в запястье. А я улыбаюсь игриво, освобождаю ладонь и веду мочалкой по его груди. Мне не страшно. Рядом с ним — нет. Даже беззаветно себя отдавать. Пусть я и зарекалась больше этого не делать. Почему-то кажется, что Марат из той редкой породы мужчин, кто, забрав, отдаст в десятки раз больше. Быть его женщиной — большое счастье. И оно мое.

Грациозно опускаюсь на колени, чтобы вымыть его ноги. Веду по бедрам и мощным икрам. Он говорил, что занимался единоборствами, и это видно, да.

— Афина…

Отрываю его стопу от пола и ставлю на собственное бедро. Марат шипит. Откидывается головой на стенку.

— Нравится?

— Ты меня с ума сводишь!

Нет, я всего лишь делаю ему массаж ног. Мой мальчик это оценит… Перебираю пальцы. Мну. Марат зарывается ладонью в мои спутанные мокрые волосы и чуть оттягивает голову вниз. Открываю глаза. Его налитая плоть покачивается у лица. А я не спешу уделить ей внимание, не потому, что не понимаю, чего он хочет, тут как раз все очевидно. А потому что знаю — мужчина не ценит того, что ему дается легко. Пусть помучается, помечтает… Хотя бы немного.

Набираю в руку пену и осторожно размазываю ее по его члену. Марат тяжело дышит. Толкается бедрами в мой кулак. Я разжимаю пальцы и осторожно его споласкиваю.

— Все. Теперь ты точно чистый.

— Как все?!

— Вот так. — Распрямляюсь. Привстав на цыпочки, целую его в колючий подбородок. Наверняка мне не избежать раздражения на коже, но это — небольшая плата за возможность вот так нежничать с моим мальчиком.

— Я буду жаловаться! — вздыхает он, но все же ни на чем не настаивает. Вероятно, он тоже понимает, что спешить нам особенно некуда. И оставляет сладкое на потом.

Из душа мы выбираемся минут через сорок, не раньше. Он обматывает бедра полотенцем, я заворачиваюсь в халат.

— Надо бы закинуть сюда кое-какие вещи.

— Закинь, — улыбаюсь я, разогревая все-таки успевший остыть ужин в микроволновке. Мне нравится, действительно нравится за ним ухаживать. Это вообще не задевает моих чувств. Думаю, если бы я умела готовить, то и это было бы мне в радость. Может, когда дело доходит до распределения домашних обязанностей и всяких околофеминистических тем, важным становится то, как мужчина принимает заботу. Вот вроде что такого? По факту я всего лишь обслужила Марата. А нет… Рядом с ним оно по другому чувствуется. И так хорошо от этого, так кайфово, что словами не передать. Хочется угождать ему снова и снова, чтобы еще раз увидеть одобрение в его глазах.

— Кажется, телефон звонит. — Прислушиваюсь. — Не у тебя?

Марат сводит брови и выходит из комнаты. В отдалении слышу:

— Привет, мам. Какой ужин? А… Заехать, да, обещал. Прости, что не предупредил о том, что планы изменились. Да-да, работы много. Как отец? Как Лала? Не надо ему ничего говорить. Я знал, во что вписываюсь. Да, я кушаю… Нет, не в сухомятку. Ну, мам… Я тебя тоже люблю. Конечно. Да, я помню про ужин.