– Es ist ein Haus. [8]

И снова завел:

– Also schnell, los, los…

Утром Татьяна была на авеню Маршала Фоша, 72. Это оказалсягромадный роскошный особняк, когда-то подаренный немецким графом знаменитойкокотке времен Наполеона III. В широких коридорах звучал патефон: сладкиештраусовские вальсы. То возле одной двери, то возле другой она видела знакомыхженщин: русские, эмигрантские жены и дочери. На всех лицах – страх инедоумение, со всех уст срывался один и тот же вопрос: «За что?!» Ответадобиться не удалось ни в одном кабинете ни в тот день, ни в другой, ни втретий… Не помогли и связи Ле Буа: все старые французские связи в новомнемецком государстве стали недействительны. Как тут было не вспомнить ухмылкуфельджандарма: «Где здесь, по-вашему, Франция?»…

Наконец через неделю непрерывных хождений в особнякобъявили: все задержанные русские находятся в военных казармах в Компьене,возможно, что их вывезут в Германию. Некоторые дамы снова ударились в слезы:они были замужем за евреями. Выяснилось, что всего забрали около тысячичеловек: некоторых из провинции, но больше парижан.

– Мой муж наполовину француз! Он родился во Франции еще дореволюции, еще до войны! – надрывалась доказывать Татьяна.

– Это не играет роли, – неизменно звучал ответ. – У насмного таких, как он.

Оказывается, арестовали всех русских потому, что боялисьвосстания против фашистов. Русские могли его подготовить, протестуя противнападения на СССР.

«Да Боже мой, Алексу такое и в голову бы не пришло!» –думала с отчаянием Татьяна, однако червь сомнения все же подгрызал: откуда тызнаешь? Хорошо ли ты вообще знаешь своего мужа? Тебе казалось, что душа Дмитриядля тебя – раскрытая книга. А он устроил настоящее представление тогда, втридцать седьмом, и исчез, инсценировав собственную гибель. Теперь вот погиб…на самом деле погиб, защищая переправу через реку Шэр.

Вскоре постоянные посетительницы дома 72 по авеню Фошузнали, что в Компьене начали принимать передачи. В ближайшее воскресенье тудапоехали человек десять, в том числе Татьяна с Ритой и Ирина Коренева. Жарастояла невыносимая, да к тому же выяснилось, когда сошли с поезда, что долагеря – четыре километра. Татьяна немедленно порадовалась, что свекор запретилЭвелине ехать с ними. Запрет, правда, вызвал грандиозный скандал в семье, но даБог с ним, со скандалом: на такой жаре Эвелине немедленно бы стало плохо, сее-то гипертонией. А вот что напрасно, так то, что Татьяна отказалась от машиныЛе Буа. Но, с другой стороны, она не выдержала бы нескольких часов езды поизвилистым дорогам: ее всегда страшно укачивало в автомоторе.

Татьяна сочувственно посмотрела на одну из спутниц – оченьполную даму, которая изнемогала от жары. Татьяна заметила ее в первый же день,когда пришла на авеню Фош. С полуседыми, но тщательно уложенными волосами, всером легком платье и серой шляпе, она выглядела очень элегантно. Ей было навид около шестидесяти, но сразу становилось понятно, что она была поразительнокрасива в молодости. Впрочем, и теперь глаза оставались хороши, и голубиныевеки, в точности как у «Дамы в черном», «Неизвестной» Крамского, и все ещеяркие, хотя и чуть расплывшиеся губы…

«Пожалуй, еврейка. Иметь такую типичную внешность натерритории вермахта, пожалуй, опасно!» – подумала Татьяна.

Ирина, которая, перестав плакать, вновь стала оченьделовитой и сдержанной (правильно – слезами горю не поможешь!), немедленноуглядела единственного извозчика, старика с полуживой клячей. Он сказал, чтоможет довезти до лагеря только… одну даму. Мол, слишком стара его Миньон,четыре километра для нее очень много… Четыре километра и три дамы – итого семь.О, это невозможно!

– Ну что ж, ампосибль так ампосибль, – усмехнулась Татьяна.– Мы и пешком пройдем, правда, медам? А вы возьмите вон ту даму. – И онауказала на женщину в сером.

Извозчик снял шляпу, слез с козел и помог даме устроиться вколяске. Она благодарила бессвязно, у нее дрожали губы, дрожал кружевнойплаточек в руке. Старик уложил огромный узел, который она волокла. Передачабыла завязана в плюшевую зеленую занавеску с помпонами.

– Н-но! – сурово сказал возчик.

Миньон принялась вяло перебирать ногами.

Татьяна, Ирина и Рита быстро пошли вперед по каменистойдороге, клонясь то вправо, то влево в зависимости от того, с какой стороныдержали сумки с передачей.

– А все-таки, чего семь? – спросила Рита задумчиво.

– Ты о чем? – непонимающе свела брови Татьяна.

– Ну, старик сказал: четыре километра и три дамы – итогосемь. Чего семь?

Татьяна и Ирина переглянулись и неожиданно принялисьхохотать. Еще громче они захохотали, когда невзначай оглянулись и увидели, какнеторопливо тащится по дороге Миньон. Пожалуй, они успеют дойти до лагеря ивернуться назад, а Миньон не одолеет и полпути!

– Ой, что ж мы, дурочки, хохочем… – вдруг сказала Ирина стоской. – Может, их там уже всех…

– Если примут передачу, все в порядке, – рассудительносказала Рита. – Что вы, тетя Ира, паникуете раньше времени!

Татьяна и Ирина поглядели на пятнадцатилетнюю менторшу сизумлением, но промолчали.

И вот дошли, собрались в кучку, стали ждать выходаначальства. Баулы, пакеты и чемоданчики с передачей велено было снести всторожку против входа в громадный город-казарму, который тянулся в длину большечем на километр. Появился вахмистр – коренастый, бравый, подтянутый. Назвалсвою фамилию – Кунце. Несколько дам к нему бросились, насильно совали емубутылки красного ординарного вина и лепетали по-немецки:

– Bitte, nehen Sie doch, bitte!

– Фу, – пробормотала Рита.

– Ничего не фу, – ответила Ирина. – Они беспокоятся за своихмужей, на все ради них готовы, даже на унижение.

– Вот именно – фу! – не сдавалась Рита. – Вон та теткатолько что сказала вахмистру, что ее муж просто обожает фюрера.

– Да ты что?

– Честное слово, сама слышала! Правда, Кунце не поверил иотказался взять передачу.

Татьяна и Ирина обернулись.

Неподалеку стояла та немолодая брюнетка в сером, плакала,прижимая к себе свой огромный узел. Теперь и лицо у нее было серое от горя.