побольше об этом небесном дедушке, который послал на него такую кару за безверие и пренебрежение. Он пришел в храм, встретился со священником и так и спросил:

— Почему ваш Бог убил моего ребенка? За что? Пусть убил бы меня. Это я крещенный в детстве Его предал. Я бросил своих родителей. Я насмехался над священниками и прихожанами. Я поддержал свободные взгляды своей женщины и жил с ней без венчания. А ребенка-то за что было убивать?

Он и не думал получить ответ — он пришел в храм высказать свое негодование. На это священник ответил так.

— Твой ребенок на небесах, в раю, вместе с Богом. А если бы он выжил, то также бросил бы вас родителей, сделал бы несчастными многих людей и погиб бы от пули на войне.

— На какой войне?

— А вот скоро сам увидишь. Не долго осталось процветать этому забывшего Бога миру!

Старик оказался прав, вскоре разразилась война и революция. Та самая революция, о которой мечтал странствующий учитель из детства.

Радости эти перемены не принесли. Началась грызня за власть и резня. Все против всех.

Кознаков не захотел в этом участвовать. Он остался глух ко всем призывам к патриотизму, к построению нового общества, к политической борьбе за светлое будущее. Хватит! Все эти новые идеи только разрушили его счастье и не принесли ничего хорошего. Эти войны и революции прошли без него. Он забился в самый темный угол Петербурга, или Петрограда — ему было все равно. Он работал простым электриком без всякого энтузиазма, лишь бы платили. Вечерами бродил по улицам неспокойного Петрограда, по местам их с Юлей прогулок. А если его пристрелят какие-нибудь анархисты — пусть так и будет.

Оставаясь скромным работником, он не лез ни на какие должности, не выправлял документы, не хотел больше ничего изобретать. Его, конечно, интересовали успехи науки, которые рисовали светлое будущее. Он периодически почитывал научные журналы, но для кого строить новые машины? Для убийц? Он видел хронику в кинотеатре. Как танки своими стальными гусеницами перемалывают людей в окопах. Видел последние изобретения германских ученых — гигантские гаубицы. Один снаряд мог уничтожить целую деревню, со всеми жителями. Он видел корабли, броненосцы. Залпы из орудий разносили в прах прибрежные города, топили мирные корабли. Подводные лодки. Дирижабли, самолеты — казалось, все эти изобретения только и были созданы для того, чтобы бросать бомбы и метать торпеды. Мир перестал быть безопасным местом, хранимым Богом.

Кознаков сбежал от призыва в армию. Он все бросил и отправился назад, в свою деревню, надеясь помириться с родителями и поддержать их в старости.

Но он и подумать не мог, что его родители умрут от голода. Как это возможно? Чтобы эти еще не старые работящие крестьяне умерли от голода? Неурожай? А запасы на что? Отняли? На нужды фронта? Он увидел разоренную деревню. А где сестры? Уехали в город? Тоже бросили своих родителей?

Он приехал в Москву, устроился электриком в контору, которая обслуживала здания Академии Наук, работал на полставки сразу в нескольких организациях в Политехническом музее, в Институте Мозга. Жил в каморке или оставался в музее, в подвале, где было просторнее, а вокруг разбитые мечты — техника прошлого. Больше ничего от этой жизни он не хотел. Иногда он прогуливался по Москве, разглядывал приметы новой жизни. Иногда завидовал оптимизму строителей коммунизма, но ничего не предпринимал, понимая, что все это ненадолго — до следующей войны. А в том, что она будет, он не сомневался. По сравнению с первой мировой, танки самолеты стали все быстроходней, все смертоносней. Ученые уже работали над ядерной бомбой. Он понимал, что миру конец. Стал выпивать по-тихому.

Единственно, что его интересовало — это достижения науки в области медицины и биологии. Он частенько засиживался в библиотеке имени Венина — изучал научные журналы, читал труды, наивно надеясь, что наука в ближайшее время найдет средства для воскрешения мертвых.

Однажды проверяя проводку в одном из подсобных помещений морга, посреди старого хлама обнаружил странный прибор…

В ресторане Савой

Воспоминания Кознакова прервал грохот джаза. Он очнулся на мягком диване за столиком в роскошном зале ресторана "Савой".

Здесь была и елка с игрушками, шампанское лилось рекой, публика вся в перьях, бриллиантах и шиншиллах. Биг-бэнд играл буржуазный свинг, хиты из бродвейских мюзиклов вроде "42-ая улица" и др. Смуглая чрезвычайно гибкая танцовщица, на которой кроме глярусманных бус и юбки из банановых корок из папье-маше ничего не было, влияние стиля Жозефины Бейкер из ревю кабаре Фоли-Берже, подпевая "Оревуар Париж". После нее на сцену вышла завитая в мелкие кудряшки блондинка с ангельским личиком и запела "Ах ты мерзкий человек" в точности как восходящая звезда Голливуда Фэй Элис. Затем прозвучали американские романтические хиты уходящего года "Не говори спокойной ночи" и др. В зале мелькали лица знаменитых артистов московских театров драмы и комедии, фигурки балерин.

Такое обилие блюд с черной икрой Кознаков видел только в детстве. Напротив, на диване развалился хамиссар Никровляев:

— Очнулся, товарищ подозреваемый? — расслабленно спросил он, — Давай показания!

— Я вам не научный прибор, показания давать, — буркнул Кознаков.

— Тебя в каком году расстрелять? В старом или в новом?

— Шекспир в таких случаях говорил: «Дни нашей жизни сочтены не нами…»

— Какие дни? До нового года остался час времени, так что у тебя пять минут.

— Минуточку, дайте подумать. Расстрел конечно приятнее, чем сожжение на костре, но я бы предпочел почетную грамоту или орден.

— Будет тебе орден на подушке и эпитафия: Здесь похоронен великий ученый дурак.

— А можно без дурака?

— Можно без ученого.

— Ну, хорошо, тогда напишите так: Пред свиньями метал он бисер…

— Ответили ему — ешь сам свой высер.

— Точно! Вы ловите мои мысли.

— Я ловлю преступников. Кстати, какой был смысл метать бисер перед пьяными свиньями в ресторане?

— Я до этого уже выступал на отчетном собрании академии наук. Ученые меня не поняли, так может простой народ поймет!

— Простой народ по ресторанам не ходит.

— Но как же мне донести до общественности мои идеи?

— Донеси куда следует, а мы тебе поможем.

— Я писал в Академию наук, в Нархамат просвещения…

— Вот теперь и поговорим.

— А вы, простите, из какой разведки? — спросил Кознаков.

— Я что, похож на шпиона?

— Предыдущий товарищ, тоже не был похож на шпиона. Он был похож на агента НХВД.

— Молодец, что бдишь. Мы тоже не сразу его раскусили. Что ему нужно было от тебя?

— Понятия не имею. Кажется, поступили жалобы, будто