— Поезжай одна, матушка. Когда выздоровеет дитя, мы приедем.

— Горе ты горемычное! Знаю, что на муку оставляю тебя, — сказала при расставании Кондакия и, рухнув на подушки рыдвана, заорала на кучера:

— Трогай, чертово отродье!

А еще через день в ворота ворникова дома постучали княжеские люди, посланные Мовилэ вперед, чтобы схватить Лупу.

— Отворите ворота! — закричал прибывший с ними боярин Чехан. — Мы с господарским приказом!

Слуги распахнули ворота, и двор заполнился всадниками.

На крыльцо вышла госпожа Ирина в своих черных вдовьих одеждах.

— Пусть выйдет из дому ворник Лупу! — крикнул Чехан.

Старая барыня подняла черную вдовью вуаль и, четко произнося каждое слово, сказала:

— Когда входят на боярский двор, полагается здороваться.

Чехан зло хмыкнул:

— Имеем приказание господаря Мойсы Мовилэ взять ворника Лупу под стражу, чтоб ответ держал за содеянное.

— Нет сына моего, — ответила боярыня. — В Рущук отбыл, к брату своему двоюродному. К тому же сын мой, как вам известно, ворник, а не разбойник, чтоб за ним с пищалями приезжали.

— Легко отделался ворник Лупу на этот раз. Однако же, надеюсь, ненадолго, — угрожающе молвил Чехан, и все покинули подворье.

— Запереть ворота на засовы! — приказала старуха. — Без шума и суеты. И чтоб рыдваны и лошади наготове были в любой час!

Долго простояла затем госпожа Ирина перед иконами, кладя земные поклоны и шепча молитвы за здравие сына, других детей и внуков и за милосердие того, кто приходит на княжение. Старуха понимала, что не оставит Мовилэ неотмщенной смерть свояка и захочет расправиться хотя бы с семьей ворника, коль скоро самого схватить не удалось.

Через несколько дней крики толпы, стрельба, колокольный звон, лошадиное ржание возвестили о вступлении нового господаря в стольный град. Госпожа Тудоска с Руксандицей на руках вся дрожала от страха:

— О, господи, что с нами, несчастными, будет! — сокрушалась она.

— Защитит нас святая троица, — глядя на нее хмуро, отвечала госпожа Ирина.

В городе царили веселье и оживление. Только на подворье ворника было пустынно и тихо. Казалось, живой души там нет. И лишь на третий день восшествия на престол Мовилэ отворились тяжелые дубовые ворота и рыдван боярыни выехал на улицу.

— К господарскому двору гони! — приказала она кучеру Илье. — И не смей гикать, не в лесу находимся!

— Как прикажете, барыня! — покорно ответил Илья и легонько тронул лошадей кнутом.

В престольном зале Мойса Мовилэ созвал бояр на совет. В самый разгар дивана вошел вэтав и, трижды ударив о пол серебряным жезлом, возгласил:

— Боярыня Ирина Коч просит допустить ее к твоей милости!

— Мать ворника Лупу?! — удивленно вскинул брови новый господарь.

Бояре зашушукались.

— Это надо же! Какая дерзость! — шептали одни.

— Где у нее совесть? — шипели другие. — После всего, что натворил ворник!

— Бесстрашная старуха! — хмыкнули третьи.

— Пусть войдет! — приказал воевода.

Госпожа Ирина возникла в своих черных одеждах, как скорбный образ вдовства. Она прошла мимо бояр, даже не взглянув на них, и подойдя к воеводе, низко поклонилась.

— Что скажешь нам, сударыня? — холодно спросил Мовилэ. — Ежели явилась просить за жизнь ворника, то знай: зря ноги била. За нехристианское дело, что он совершил, придется ему держать ответ сполна!

— Не милости просить пришла, государь, потому что никто в роду моем из милости не жил! — ответила старуха, гордо подняв голову. — Я здесь, чтоб просить твою светлость излить на меня гнев, что копил против сына моего. Коль ворник и вправду повинен в том, в чем недруги его винят, то во всем виновница я! Одна я! Потому что мать ему, а он — кровь моя! В темницу брось меня, какими желаешь пытками испытай, все соверши и смерти предай, какой пожелаешь!

Старуха тяжело опустилась на колени и склонила голову.

— В руки твоей милости отдаю свою жизнь! — чуть слышно молвила она.

Бояре онемели. Господарь посмотрел на коленопреклоненную старуху, твердую и бесстрашную, и сказал:

— Встань, боярыня! Ежели есть у нас счеты, то только с ворником. А женщины и дети тут ни при чем. Твой дом, обещаю, никакого урона не потерпит. Но знай — ежели удастся схватить ворника, уж не взыщи, — быть ему без головы!

Госпожа Ирина тяжело поднялась с пола, поклонилась до земли и молча вышла, так и не взглянув на бояр. Вернувшись на подворье, она сказала Тудоске:

— Обещал воевода урона дому сына моего не наносить. Стало быть, не тревожься, за детьми присматривай. Я же в вотчину вернусь.

Пополудни выехала боярыня в своем рыдване в Медвежий лог, довольная, что себя и весь род свой от гонений избавила. Не знала она, что беда и разор придут с иной стороны. Что вместо усадьбы один пепел найдет и мертвого приказчика.

7

«О, сатанинская злоба недоброжелателя! что только не измыслит ядовитый язык недруга!»

Мирон Костин

Прошла неделя после смерти Никандра. Погода стала портиться. С гор задули злые ветры, неся с собой холодные дожди и мокрый снег. Оружейники плотнее запахивали свои залатанные сермяги и теснились у печки, грея замерзшие руки. Работы же было много и кропотливой, еды мало и плохой.

Старшина оружейников Ионашку пошел к пыркэлабу, коменданту крепости.

— Прикажи, жупын пыркэлаб, — попросил он, чтоб выдавали провиант, какой оружейникам положен. Нужду большую терпят и сил совсем нет, чтоб оружие мастерить.

— Где же мне его взять, тот провиант, старшина? — осерчал тот. — Не видишь разве, что даже хозяина нет в стране. Загубили турки Барновского в Царьграде.

— Не может быть! — горестно воскликнул пораженный вэтав. — Погань, проклятая! Убили, собаки, такого смирного и бесхитростного человека... Как они посмели совершить такое бесчинство?!

— А вот так, старшина! Отрубили ему голову. Говорят люди, что по наущению ворника Лупу сие убийство произошло.

Вэтав ушел от пыркэлаба вконец расстроенным. Мирон Барновский был знаком ему с молодых лет.