— Что ты делаешь? — ее звонкий голос пронзает мое ухо.

Я наклоняюсь, коала все еще висит на мне, и хватаю ящерицу. Затем я выхожу на балкон и подбрасываю ее.

— Готово. Теперь слезь с меня.

— А если будут еще?

— Тогда брось их через балкон.

Ее голова дергается, глаза готовы выскочить из глазниц. От нее пахнет всякой девчачьей дрянью, которую я ненавижу. Ее кожа слишком мягкая. Ее губы слишком полные. Ее дыхание слишком теплое на моем лице.

Почему она смотрит на меня? Почему она не слезает? Одна из ее рук отпускает мою шею, ее взгляд перемещается по моему лицу, следуя за рукой, которая проводит по моей щеке, ее пальцы скользят по моим бровям, вниз по носу и по губам. Мои глаза закрываются, а член твердеет. Мне все равно, чувствует ли она это.

Чертовы чипсы. Я мог бы сожрать ее нахрен в нескольких вариантах прямо сейчас.

— Расскажи мне… — шепчу я, — …расскажи мне ложь. — Мне нужно, чтобы она заговорила, что угодно, лишь бы не раздеть ее и не взять то, что я хочу. Я думал, что один раз испугает ее. Я думал, что это насытит меня. Этого не произошло, и я не уверен, что когда-нибудь произойдет. Так что не может повториться.

Она тяжело сглатывает.

— Когда я уеду отсюда, я вернусь в Лондон, чтобы выйти замуж. Я выбрала прекрасный набор посуды ручной работы из сорока пяти предметов с кобальтово-синей отделкой. Список гостей — двести семьдесят три человека.

Мои руки переместились на ее бока, но я не открываю глаза.

— Как зовут твоего жениха? — если она колеблется, значит, оно придумано.

— Дэниел. — Она не колеблется.

Он настоящий. Где, черт возьми, этот парень и почему он позволяет этой женщине обхватывать мое тело?

— Чем он занимается?

— Он очень востребованный фотограф и видеограф дикой природы.

— Это он подарил тебе это ожерелье?

Мне не нужно открывать глаза, чтобы понять, что ее рука движется к рубиновой подвеске, свисающей с золотой цепочки на ее шее. Я никогда не видел, чтобы она не носила его, но, когда она нервничает, ее рука перемещается к нему, как к талисману.

— Нет.

— Какую самую ценную вещь ты когда-либо украла?

Я не могу вспомнить, когда в последний раз чувствовал биение чьего-то сердца напротив своего. Почему она здесь? Я понял, Боже. Ты знаешь, что я планирую, и думаешь, что она отвлечет меня. Слишком поздно.

Она разжимает свою хватку, и я позволяю ей опуститься на ноги. Отпустить ее нелегко, но это необходимо. Эта единственная, самая неожиданная мысль заставляет меня задуматься. Оставив после себя тревожную боль, которую я чертовски ненавижу.

Я открываю глаза, чтобы увидеть множество карих и золотых искр в ее глазах.

После нескольких морганий она шепчет:

— Жизнь.

***

Дни и недели проходят в еще большем молчании. Скарлет словно исчезает эмоционально. После нескольких дней безостановочной болтовни она закрывается от мира. Она проводит больше времени с сумасшедшим азиатом, совершает более длительные прогулки и поглощает все больше книг, которые захламили дом, превзойдя лишь гребаные растения. Я ничего не говорю о беспорядке, это честный обмен на ее молчание.

Она вся кожа да кости. Я уже несколько недель не видел, чтобы она ела твердую пищу. Она пьет сок, много сока, и очень крепкий чай, который она делает из какой-то странной, похожей на траву дряни, заваривая ее в керамическом горшке. Очевидно, что у нее расстройство пищевого поведения, но это не мое дело. Если она хочет умереть от голода, кто я такой, чтобы менять ход ее жизни. Я точно не хочу, чтобы кто-то пытался изменить ход моей жизни.

Однако больше всего меня беспокоит то, как пристально она следит за мной. Когда я работаю по дому, я чувствую на себе ее взгляд. Она думает, что я не вижу ее, но я вижу. Вижу, как она заглядывает за книгу, бросает на меня быстрые взгляды за кухонным столом, и я чувствую ее шаги на песке на безопасном расстоянии каждое утро, когда возвращаюсь домой после купания. Она везде и нигде одновременно.

В моей голове.

На моих нервах.

Грызет мою совесть.

Надеюсь, она не ждет, что я ее спасу. Я ничей спаситель.

— Куда ты идешь? — ее голос останавливает мое движение вперед.

Я поддался реальной возможности, что однажды я вернусь домой к ее бездыханному, мертвому телу на полу.

Я медленно оглядываюсь через плечо: она стоит у подножия лестницы в белом пляжном платье, волосы вьются, как у черных женщин, когда они не пытаются отрицать тот факт, что их волосы созданы для жизни. Это немного отвлекает от исхудавшего лица, как и свободное платье, скрывающее ее костлявое тело, за исключением рук. Они по-прежнему похожи на скелет, покрытый тонким слоем коричневой кожи.

— Я еду в город за припасами.

— Не возражаешь, если я поеду с тобой?

Конечно, я не против, если она поедет со мной.

— Это всего лишь хозяйственный магазин.

— Мне подходит. — Она улыбается.

У нее нет жизни.

Как только мы отъезжаем от дороги, она снимает босоножки и подтягивает ноги под себя, глядя в окно. Поскольку несколько недель молчания были прерваны, я ожидаю, что она начнет болтать, но она, кажется, очарована видом, который открывается, пока мы удаляемся от острова Тайби.

— Так красиво, — шепчет она. Я не думаю, что ее комментарий предназначался для меня.

Я прочищаю горло вместе с непрошеными мыслями о ней в моей голове.

— Через несколько дней я приступаю к работе наверху. Это последний проект перед моим отъездом. Так что всю мебель из наших спален нужно будет вывезти, чтобы я мог поработать над полами. Ты можешь взять диван со спальным местом.

Она поворачивается ко мне.

— Где ты будешь спать?

— Я поставлю раскладушку на кухне.

Она смеется, глядя в окно.

— Можешь поставить свою «раскладушку» у дивана. Я привыкла к твоему храпу.

— Я не храплю.

— Храпишь. Я слышу его, когда оба окна нашей спальни открыты.

— Я не…

— Еще как храпишь. Он такой громкий, что мог бы быть собственным инструментом в твоей воображаемой группе.

Сжав губы, я сосредоточился на дороге, но я чувствую, что она смотрит на меня, и я знаю, что она улыбается.

— О, Теодор Рид… — Она вздыхает и откидывается назад, кажется, вполне довольная. — Ты — лабиринт, луковица с бесконечным количеством слоев. Если бы у меня была возможность, думаю, что однажды я действительно могла бы скучать по тебе. — Ее глаза закрываются, а лицо украшает мягкая улыбка.

Что она имеет