– Что ты хочешь сказать, Иафет? – Ной остановился, побуждая сына обернуться, ибо захотел увидеть глаза его. – Довольно намеков, скажи начистоту.

– Ты прекрасно знаешь все, что я могу сказать, – не оборачиваясь, ответил Иафет и сделал шаг вперед.

Ною не оставалось ничего другого, как следовать за ним.

Когда доски были сгружены у Ковчега, Иафет вдруг спросил.

– Отец, ты даешь работу многим, разве не так?

– Пока есть возможность, я даю ее всем, кто пожелает, – согласился Ной.

– Тогда почему ты не даешь работу вдове Хоар?

– Хоар? – удивленно переспросил Ной. – А разве она нуждается в работе? И разве это работа для женских рук?

У Иафета был наготове ответ, значит, – спрашивал обдуманно.

– Она бы могла собирать мох и конопатить им пазы. Выгоднее платить за сборку мха и просушивать его самим, нежели покупать. Ковчег велик, пазов много и работы Хоар хватило бы надолго.

Если говорить начистоту, то Ной скорее согласился бы видеть на строительстве Ковчега каменотеса Седона, нежели Хоар. Седон злоречив, но его речи никогда не посеют смуту между мужчинами, поскольку ни в ком Седон не распалит страсти. Хоар же одним присутствием своим способна взбудоражить всех, распалить, а затем перессорить. Перессорить, сама не желая того. Один возжелал, другой возревновал, третий решил, что из всех прочих он – самый достойный, и вот уже ссора, а там и драка, а там и… Ох, не хочется думать дальше.

Но зачем вдруг Иафету понадобилось вспоминать о Хоар? Да еще и думать о том, какую работу она могла бы выполнять? Ной застыл в замешательстве, не зная, что ответить, а Иафет добавил:

– При желании мы можем взять Хоар с собой. У Хама до сих пор нет жены…

«Что я слышу?» – удивился пуще прежнего Ной, не веря ушам своим.

Он обдумывал услышанное, а Иафет стоял рядом и ждал.

– Если дело пойдет к тому, Хоар может войти с нами в Ковчег как моя приемная дочь, – наконец-то ответил Ной, хорошо обдумав свой ответ. – Нет нужды женить Хама на ней, и вообще она ему не пара. Скажу больше, Хоар – последняя из женщин, которую я хотел бы видеть в своих невестках!

Иафет кивнул, соглашаясь, и Ною показалось, что под его негустой еще бородой мелькнуло что-то похожее на улыбку. «Нет, наверное, все-таки показалось», – подумал Ной, ибо улыбаться тут было нечему.

– Хам и Хоар вместе никогда не уживутся, – продолжал Ной. – Ты, Иафет, не хуже меня знаешь нрав твоего брата Хама, а Хоар из тех, кто прячет кипящий огонь под скромно опущенными ресницами. Они никогда не поладят, каждый день один будет пытаться взять верх над другим, и никто не захочет уступить. Глядя на их несчастье, все мы станем несчастными, так какой в этом прок? Если хочешь знать мое мнение, то Хаму нужна девушка, у которой под доброй улыбкой Шевы спрятан твердый, как камень, характер Саны. Такая, чтобы могла и обласкать, и приструнить, но делала бы все с умом. Ум, сын мой Иафет, это самый бесценный из всех бесценных даров Божьих.

– Которым Бог не пожелал наделить Хоар, – добавил Иафет.

– Что я слышу? – нахмурился Ной. – Сын мой злословит о женщине, которую почти не знает! Разве ты подолгу беседовал с Хоар или испрашивал у нее совета? Как ты можешь судить о ее уме?

– Никак, отец, – поспешно, даже очень поспешно, согласился Иафет. – Прости меня и забудь эти слова мои, чтобы мне не пришлось их стыдиться. Кто-то злой дернул меня за язык, прости.

– Забудем, – великодушно согласился Ной. – Скажи, Иафет, а почему ты вдруг вспомнил про Хоар?

– Она же ведь наша соседка, вдова нашего соседа, – ответил Иафет, отводя взгляд свой куда-то в сторону. – Нет-нет, а я вспоминаю о ней с того самого дня, как умер Ирад. Я не имею обыкновения влезать в чужие дела, но мне очень хотелось бы знать, почему был убит Ирад?

– Иафет! – позвал Сим. – Иди, подсоби мне! Иафет ушел на зов.

Ной орудовал топором, затем рубанком, потом снова топором, а последние слова Иафета продолжали звучать в его ушах.

Но мне очень хотелось бы знать, почему был убит Ирад?

Но мне очень хотелось бы знать, почему был убит Ирад?

Но мне очень хотелось бы знать, почему был убит Ирад?

Иафет не сказал: «Мне очень хотелось бы знать, кто убил Ирада». Он сказал «почему». Уж не означает ли это, что он знает имя убийцы? Или же… Нет, Иафет не мог сказать невпопад, отводя подозрения от себя самого, потому что ему-то не было никакой нужды убивать Ирада! Он сказал то, что было у него на уме! Но ведь любой человек в первую очередь поинтересовался бы убийцей и только потом – причиной, толкнувшей его на убийство… Или во всем виноват тот проклятый камень, что угодил в лоб Иафету? Рана на голове да жаркие лучи солнца вполне могут быть причиной оговорки. Или то, все же, не оговорка?

Топор скользнул по краю доски и едва не угодил по колену. Угодил бы – разрубил напополам, потому что замах у Ноя был хорошим, а рука сильной. Поняв, что не сможет спокойно работать, пока не разрешит сомнения, Ной отложил топор и поспешил к Иафету.

Тот уже закончил помогать Симу и теперь вытесывал пазы на двух досках так, чтобы соединить их одну поперек другой.

– Скажи мне, Иафет, все, что известно тебе об убийстве Ирада, – потребовал Ной. – Скажи мне все!

– Отец, я не знаю об этом больше твоего! – ответил Иафет, глядя прямо в глаза Ною. – Что я могу сказать тебе?

Взгляд Иафета был прям, голос тверд, и ничто в нем не выражало волнения.

– Хочешь – принесу лепешку и поклянусь на ней? – предложил Иафет.

– Зачем? – смутился Ной. – Не нужно клятв, сын мой, я верю тебе и без них. Ты – хороший сын.

– А ты – хороший отец! – ответил Иафет. – Лучший из отцов!

– Ошибаешься, сын, – Ной грустно улыбнулся. – Лучшим из отцов был твой дед Ламех, сын Метушелаха. Мне далеко до него.

– Я не застал деда в живых, но позволь мне остаться при своем мнении, – попросил сын и добавил: – Мне не нужно другого отца. И братьям моим тоже.

Слышать это было отрадно, но сегодня Ною во всем виделся если не подвох, то подоплека. «Нельзя так! – одернул он себя. – Если чужие люди незаслуженно оскорбляли тебя, то нельзя из-за этого ожесточаться на детей своих».

Иафет – добрый сын, он, должно быть, жалел Ирада, сочувствовал Хоар и оттого пребывал в печали. Ничего, время лечащее любую боль, вылечит и эту.

«Все пройдет», – мысленно сказал себе Ной, возвращаясь к месту, где он оставил топор.

«Все будет хорошо», – добавил он, оглянувшись на Иафета.

«Все будет хорошо», – повторил он, щурясь на солнце и еще подумал, что обязательно должен узнать, кто убил Ирада. Потому что, пока не узнает, не сможет успокоиться.

Такова природа зла – свершившись однажды, оно тянет за собой другое, третье… Убийство оборачивается подозрениями, подозрения недоверием, и нет этому конца. Только воздаянием за зло можно пресечь эту цепь. Добро еще можно оставить без воздаяния, но зло – никогда. Иначе его накопится слишком много.