рождается на исходе Второй мировой войны. Ко мне приезжает погостить сестра, да еще кто-то из родственников зятя вечно маячит в гостиной. Дом кишит людьми, повсюду шум, который сводит с ума. Ни на секунду невозможно уединиться, а через пару дней здесь снова воцарится детский крик. В глазах темнеет все чаще, а мигрень, кажется, решила уже никогда не отпускать меня. Роберт постоянно пьян. Теперь он напивается дома. Я повсюду нахожу бутылки дешевого виски и выкидываю их, но у мужа всегда есть про запас.

Когда Мелвине приходит срок разрешиться от бремени, мы посылаем за врачом, чтобы тот облегчил родовые муки с помощью эфира. Он приходит с большим опозданием и не слишком интересуется процессом. В гостиной собираются все родственники, а я, как хорошая мать, должна сидеть возле дочери, невзирая на собственные страдания. Когда я слышу очередной крик Мелвины, моя рука инстинктивно тянется к шпильке в прическе. Возникает острое желание прекратить чудовищную головную боль, вонзив шпильку в себя или в нее. Я прошу у доктора несколько минут и спускаюсь в гостиную, чтобы немного передохнуть. Шпилька крутится в руках, будто живя собственной жизнью. Острый конец то и дело задевает подушечки пальцев и легко царапает кожу. Это успокаивает. Унять боль можно только одним способом – заглушив ее болью другого рода. Сверху доносятся истошные вопли. Я замечаю вопросительные взгляды собравшихся и поднимаюсь с кушетки. Хорошая мать должна быть рядом с дочерью в такую минуту.

Я захожу в комнату Мелвины. Роды в самом разгаре. Еще несколько мгновений, и стены дома содрогнутся от крика нового существа. Несколько мгновений… Дочь станет еще несчастнее, муж ее бросит, а мне придется заниматься воспитанием двух малышей. Превозмогая боль, от которой черно в глазах, я сажусь в кресло, стоящее в углу, и наблюдаю за работой врача, но перед глазами проносятся лишь картинки печального будущего, а в руках крутится шпилька, сдирая кожу с пальцев.

Наконец врач извлекает младенца и поворачивается ко мне со словами:

– Поздравляю, у вас мальчик!

Он обрезает пуповину, хлопает ребенка по попе, и я слышу пронзительный крик. Врач передает новорожденного мне, чтобы я его обмыла и запеленала. Конечно, я улыбаюсь, но во мне нет и капли радости. Дети – это то, что лишает рассудка и вносит хаос в ваш дом. Конечно, нужно показывать восторг, ведь так принято. Но на самом деле редко кто искренне счастлив появлению детей, тем более чужих.

Когда я укутываю младенца, он наконец замолкает. Мелвина блаженно спит в парах эфира, а врач выходит из комнаты, чтобы оповестить всех о рождении нового человека. Положив мальчика в колыбель, я смотрю на шпильку, которую все еще сжимаю пальцами, и медленно подношу ее к родничку новорожденного. Острие входит как по маслу. Это древний способ, с помощью которого во все времена избавлялись от нежеланных отпрысков. Он не считался убийством. Дети умирают, такое случается. Это происходит так часто, что в языке даже нет слова, которым можно назвать родителей, потерявших свое чадо. Сирота – это человек, лишившийся отца и матери. Вдова – женщина, у которой скончался муж. Но не придумали названия для матери, лишившейся ребенка.

Я вытаскиваю шпильку и спускаюсь в гостиную. Малыш мирно спит на втором этаже, поэтому врач запрещает подниматься к нему. Лишь спустя несколько часов, когда приходит время кормления, обнаруживается, что мальчик тихо умер в своей кроватке.

– Ничего не понимаю, ведь он был совершенно здоров, – бормочет врач, а потом прощается и уходит, не получив вторую часть оплаты за услуги.

Мелвина с мужем очень переживают из-за смерти сына. Дочь целыми днями лежит в постели, а ее благоверный, который неделями где-то пропадает, вернувшись, начинает обвинять жену в никчемности и неспособности родить здорового ребенка.

– Мартышка и то справилась бы с этим! Вы с матерью хуже животных! – кричит он всякий раз, когда заявляется домой. В конце концов, он просто перестает появляться, а дочь подает на развод.

Я была одурманена эфиром, поэтому плохо помню, что происходило. Но я видела, понимаете, видела, как она вертела шпильку пальцами, а потом эта шпилька исчезла, когда мать взяла малыша на руки.

Из воспоминаний Мелвины

Дочь вскоре устраивается машинисткой, а воспитание ее сына ложится на мои плечи. Роберт души не чает во внуке, но такое могут себе позволить только мужчины, лишь они способны поиграть с ребенком пару минут, а потом забыть о нем на неделю.

Уже через пару месяцев после развода Мелвина находит нового жениха. Этот парень не нравится мне с первых же минут. Вернувшись с войны, он живет на пособие. Его показная вежливость – замаскированное хамство, о чем я догадываюсь лишь после того, как он уходит. Впрочем, больше всего меня пугает то, что Мелвина повадилась уезжать к нему на несколько дней, бросая сына на меня. Я много раз просила ее не делать этого, но она ничего не хочет слушать, а потом и вовсе заявляет, что намерена оставить мальчика у нас.

После очередной отлучки Мелвина возвращается и сразу же направляется в комнату сына. Кажется, ребенок спит, поэтому несколько минут она просто наблюдает за ним, но потом что-то начинает тревожить ее. Малыш не просыпается, как его ни тряси.

По заключению коронера, смерть наступила в результате удушения, а меня несколько раз вызывают в полицию. Причиной тому служит страховка, которую я оформила некоторое время назад. Настырный клерк буквально вынудил меня это сделать, а теперь по ней мне полагается пятьсот долларов. Признаться, во всей этой суматохе я даже забываю о выплате и вспоминаю о ней лишь благодаря полиции.

Дочь больше не желает меня видеть, не понимая, что я оказала ей услугу. У нее появился шанс создать семью с чистого листа, не тащить в новый брак детей и не мучиться от людского осуждения, если бы она оставила мальчика на мое попечение.

Роберт начинает пить каждый день. Соседи и подруги сочувственно кивают, когда я упоминаю об этом в разговорах. Я часто уезжаю к друзьям или родственникам, а когда возвращаюсь, застаю пьяного мужа в гостиной, с неизменной бутылкой виски в руках. Скандалы у нас случаются часто, но в тот раз происходит что-то страшное. Роберт весь день почему-то нервничает, а потом уходит в ближайший бар.

Он вваливается домой глубоко за полночь, видит меня и расплывается в улыбке, а потом лезет обниматься. Я стараюсь увернуться, потому что запах перегара невыносим, но Роберт от этого становится еще агрессивнее, принимается грубо срывать с меня платье и лезет в трусики.