А вот меня Николай так настырно пытается смешить и отогревать, что мне даже совестно, что во время этой поездки я плоховато маскировала собственные эмоции.

— Есть менее времязатратные и более интересные варианты хобби, — замечаю я, давая ему шанс соскочить, если вдруг он предлагает мне это из вежливости.

— Ну, не скажите, — Николай качает головой, — мне вот смерть как интересно возить вас домой. Давно я не был в Люберцах. Почти экстрим. А ведь мне еще обратно ехать!

— Ну что ж, дайте мне время обдумать ваше неприличное предложение, — я округляю глаза, — я же приличная девушка, а вы так торопите наши отношения…

— Я бы и еще немного поторопил, — это Николай говорит чуть глуше, и очень пристально глядя в мои глаза. И сразу становится понятно, о чем это он — становится чуточку жарче. Но потом он нахально улыбается, и эта интимная напряженность сходит на нет, — я бы неприлично настоял на том, чтоб в нерабочее время у нас с вами было только «ты» и ничего больше.

Волшебное. Нет, тому же водителю я это предложила спокойно, он все-таки болтался на одном уровне со мной. А вот подкатить к начальнику с предложением отказаться от субординации…

Нет, лично мне не хватило наглости.

— Я у мамы спрошу, можно ли? — я округляю глаза и делаю такое лицо, будто мне сделали самое непристойное предложение в жизни.

— Мама — это святое, — Николай кивает, соглашаясь, что конечно, куда в таком вопросе без веского родительского слова. Все-таки его веселые глаза — это отдельное произведение искусства. И мне нравится, когда он улыбается.

Но мне уже точно пора.

— И все же, Вика, если вас что-то беспокоит — я буду рад помочь, — произносит Николай, вылезая из машины, когда вылезаю и я.

В его мимике четкое обещание — он явно отвечает за свои слова. Вот только в беспокоящем меня сейчас вопросе Николай Ольшанский мне не поможет.

Не поможет понять, что происходит в мозгах у Ярослава Ветрова. И какого черта сначала его любовница нарочно валит меня на собеседовании, а сам он — спустя восемь лет после развода пытается меня облапать. Какого черта вообще?!! Он точно обычные сигареты курит, а не что покрепче?

Впрочем, чему я удивляюсь, яблоко от яблоньки. Ветров ничем не лучше своего шибанутого на голову папаши…

И все-таки, какая жалость, что я не могу натурально вырвать Ветрову руки! Средние века, вот скажите, зачем вы закончились? Цивилизация предусматривает именно что «цивилизованные» решения проблем.

— До завтра, Николай Андреевич, — я все-таки ставлю точку в этом разговоре. Не надо спасать меня сейчас. Да и не такой у нас с ним уровень доверия, чтоб я сейчас позволила себя спасать.

И все-таки — вечер был хорош. Это невозможно отрицать. Не будь рядом Николая, который будто отрывался за свой рабочий день, шутил и шутил, как завязавший, но сорвавшийся стендапер, мне было бы всяко хуже. И паранойя моя сожрала бы меня с костями. Она ведь обострилась настолько, что готова была видеть во всякой тачке, что отражалась в боковом зеркале с моей стороны, машину Ветрова.

Ему незачем за мной ехать.

Он не знает.

Да, Кристина видела мои документы, знает, что я мать-одиночка, но еще она видела и отчество моей дочери. И уж вряд ли она соотнесет моего ребенка с Ветровым. А если бы соотнесла — вряд ли бы открыла рот. Не тот тип барышни, чтобы говорить об абсолютной честности в отношениях.

И все-таки: а вдруг?

Вот такое, да! Только в подъезд зашла и забрала почту из ящика, а уже сожрала себя на пустом месте.

Я поднимаюсь на наш девятый этаж под зловещее скрежетание лифта. Пытаюсь выдохнуть. Все было хорошо, меня вон даже довез до дома приятный мужик, мне было весело и тепло.

Сейчас я выйду из лифта, зайду домой, и мое теплое солнце повиснет у меня на шее еще до того, как я успею снять с ног туфли. Вечер сегодняшнего дня закочится хорошо!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Программа составлена — приступаем к исполнению.

— Ага, сейчас, — неслышно откликается Вселенная. Правда, про этот ответ я еще не в курсе.

Лифт доброжелательно — пожалуй, даже слишком — раздвигает створки. В ад, как я понимаю минутой позже, как только выхожу на площадку. Потому что у окна, рядом с дверью моей квартиры, стоит Ярослав Олегович Ветров, собственной персоной.

Стоит и курит, игнорируя запрет на курение в местах общего пользования, так же, как наш китайский датчик задымлений игорит его.

Встреча на Эльбе. Не прошло и восьми лет.

Кажется, моя паранойя была не так уж не права…

Ужасно хочу, чтобы мне было на него плевать. Хоть письмо деду Морозу пиши, ну а что, он же у нас волшебник, что ему стоит?

Что стоит сделать так, чтоб я могла, не заметив Ветрова, пройти в свою квартиру.

Я же не хочу приближаться к нему и на пару метров. И не потому, что боюсь того, что он снова полезет ко мне и будет распускать руки. Здесь, на моей территории, я вполне себе легко двину господину именитому адвокату в третьем поколении по свербящему месту, а после — пожелаю ему поскорей воссоединиться с его второй половиной. И после собеседования я той второй половине даже не сочувствую.

В общем, нет. Я его не боюсь. Но меня от него тошнит. Настолько, что вот уже сейчас сводит желудок.

Из-за Ветрова я только что подъезды не мыла в самые тяжелые моменты.

Из-за этого ублюдка мой диплом превратился в обычную бумажку в красной картоночке. На неё всем плевать. А вот на наличие меня в черном списке адвокатов, на отсутствие лицензии, на увольнение по статье — неа. Не плевать.

И он — явился сюда. Смотрит на меня еще с этой своей высокомерной улыбочкой. Так и хочется быть не мной, а помесью гопника и алкоголички, чтобы этот аристократ московского разлива побыстрей отсюда свалил, пряча нос в надушенный платочек.

— Ветров, каким ветром в нашем гетто? — быть хладнокровной с ним — легче легкого. Эмоции — для тех, кто мне важен. Для тех — кто мне нравится. Ему — не полагается ни капли моих чувств. Вот только… Ненависть тоже чувство. Увы. Я бы очень хотела, чтобы мне было на него плевать.