— Такой ценой — нет! И вообще… У меня уже есть ребенок. И ты знаешь, как я к нему отношусь.

— Но ведь ты же мне ничего не говорил. Не предохранялся, — Ирина ничего не понимала. Ее любимый, ее муж, ее самый близкий человек говорит ей слова, которые она понять была не в состоянии.

— А разве тебя не учили твои любимые мама и бабушка, что предохранение — это целиком и полностью женская проблема? Разве тебя не учили, как надо встречать мужа с работы? Как кормить его ужином? И что плакать перед мужчиной безнравственно? Это тебе тоже никто не объяснял?!

В голове Ирины все перемешалось. Она никак не могла взять в толк, почему она — живой человек — не имеет права на боль, на неважное самочувствие, на плохое настроение. Почему она не может быть самой собой дома, рядом с любимым? Она понимала только одно: что муж недоволен, раздражен, голоден. И что никакие разговоры, уговоры и взывание к совести ему сейчас абсолютно не нужны.

Она нашла в себе силы подняться, пошла в ванную, умылась и уныло побрела на кухню.

С тех пор она знала, что не имеет права показывать мужу ничего, что может вызвать его недовольство. Что если уж у нее возникают переживания, то только по поводу него, любимого мужа… Что если ее и переполняют какие-то чувства, то только к нему…

Она должна скрывать свои сомнения, волнения, должна всегда хорошо выглядеть, иметь на лице улыбку и искренне восторгаться своим мужем.

По молодости лет, по глупости, по неопытности, по отсутствию рядом старшего друга Ирина была уверена, что так, видимо, и должно быть. Вышла замуж, тем более за человека намного старше себя, значит, слушайся мужа, надейся на него, доверься ему, положись на него во всем — и будет тебе семейное счастье!

Но не получалось. Получалось постоянное уговаривание себя, нескончаемый внутренний диалог и… самое страшное — исчезновение любви. Через три-четыре года Ирина поняла, что живет с равнодушным человеком, с полнейшим эгоистом, который занимается только собой и интересуется только собой… К этому времени, правда, она имела уже двоих дочерей и незаконченное высшее образование.

Ира кинулась к бабушке.

— Ир! — Голос Ивана в телефонной трубке был нарочито весел. — Привет!

— Привет! — несколько удивленно ответила Ира. Они же вроде договорились, что расстаются, что отношения закончены… Нет, поболтать, конечно, можно изредка, но сегодня Ира, честно говоря, не была настроена на пустую болтовню. Старшую дочь на седьмом месяце беременности положили на сохранение, и Ирина ждала от нее звонка, был ли обход, что сказал врач, как долго ее там продержат и прочее, прочее…

Поэтому звонок Ивана раздался совершенно не вовремя, и Ира не скрывала своей досады.

— Есть минутка поговорить? — почувствовав неловкость, спросил Иван.

— Ну если только минутка… Что ты хотел?

— Ир… я понимаю, что невольно напоминаю о себе, но… помнишь, я тебя фотографировал в поездке? Помнишь, в стиле ню?

— Это голую, что ли? — раздраженно переспросила Ира.

— Ну да!

— Так и говори! А то «стиль ню» выдумал какой-то! — Ира не скрывала своего неудовольствия.

— Да это не я выдумал. Это направление такое… Оно давно существует в искусстве. Причем как в живописи, так и в фотографии.

— Ой, ну хватит мне лекции читать! — на полуслове осекла его Ирина. — Ты же просил минутку, а уже больше двух прошло.

— Ладно, не заводись! Я просто хотел узнать: что мне со снимками делать?

— А что с ними нужно делать?

— Да ничего не нужно! Просто я интересуюсь: нужны ли они тебе? Или я могу их себе оставить?

— Слушай, Иван! Ты меня правда дурой считаешь или как?

— Почему, Ир? Почему дурой?

— Да потому! Конечно, я хочу, чтобы этих снимков у тебя не было! Конечно, я предпочла бы иметь эти фото только у себя! И фото, и пленку. Но как я могу запретить тебе иметь такие же? Во-первых, это твой фотоаппарат, и пленка принадлежит тебе. К тому же там запечатлен кусок как твоей, так и моей жизни, который мы прожили вместе. Просто мы вместе прожили тот кусок времени. И во-вторых, даже если я запрещу тебе их иметь и прикажу вернуть мне и пленку, и готовые снимки, где гарантия, что ты не сделаешь второй экземпляр? — Ира не просто волновалась. Она кричала.

Она разнервничалась и пребывала в неопределенном состоянии: ей и вправду хотелось посмотреть на себя в стиле ню и не очень-то хотелось оставлять такого рода фотографии мужчине, отношения с которым закончены…

— Ир! Да не волнуйся ты так! Если уж ты так совсем против, я не собираюсь тебя обманывать. Не хочешь — не надо! Я тебе все отправлю! И обещаю: ничего не оставлю у себя! Ни одного снимка! Хотя мне очень хочется. Ты такая красивая! — Его голос сбился. С подчеркнуто радостного вначале разговора он постепенно съезжал на грустные ноты, чтобы в конце диалога включить еще и ностальгически-эротические оттенки…

— Как — отправлю?! — Ира заволновалась еще больше. — По почте, что ли? А не дай бог, не дойдет?! Или по дороге вскроют?! А потом еще опубликуют где-то?! — продолжала заводиться она.

— Хорошо. Я привезу. — Казалось, Иван ждал именно такого логического движения их разговора и спокойно высказал самое желанное для него решение. — Тем более мне в командировку предстоит ехать на следующей неделе. Не в Питер, правда, но недалеко… В ваши края. Я заеду.

На том и порешили. Ира поторопилась закончить разговор и тут же о нем забыла. Волнение за дочь перебило все другие эмоции, и она окунулась в это волнение целиком и полностью, задвинув воспоминание о курортном романе в дальний ящик своей памяти.

Тогда, много лет назад, когда Ирина начала огорчаться по поводу столь быстро уходящего семейного счастья, ее спасла бабушка. Вернее, даже не спасла, а как-то настроила грамотно, поддержала… Причем так поддержала, что Ирина, до сих пор пребывая в состоянии странного замужества, чувствовала себя более-менее неплохо.

Тогда, много лет назад, Ира просто пришла к бабушке и расплакалась. Та ничего не стала спрашивать. Она и без расспросов прекрасно все понимала и предчувствовала.

— Бабушка, бабулечка! Я не хочу так жить! Мне не нравится так жить!

— А по-другому ты не можешь!

— Как? Почему?

— А как по-другому? Что ты хочешь изменить?

— Ну как что? Как что? — Ира заливалась слезами, жалела себя и действительно не понимала, что именно ей хотелось бы поменять в своей жизни.

— Вот сейчас ты поплачешь, — спокойно говорила бабушка, — мы попьем чаю, и ты мне буквально по полочкам разложишь, что тебя не устраивает. Хорошо?

Ирина шмыгала носом, утирала слезы, пила чай, заедала свою боль шоколадом, которым бабушка в изобилии угощала внучку, и… не могла связать и двух слов.

— Ну… как? Что меня не устраивает? Даже не знаю, как и сказать!