— Не нужен. Тебе нужна любовь подданных — это лучший рецепт против заговоров и интриг. А у тебя каждый второй милорд совета думает о том, как бы меня поэффективнее прикончить. Я уверен… если я уеду отсюда, твоя жизнь и жизнь твоего наследника будет в куда большей безопасности.

— Хватит, — голос Эйриха вдруг стал твердым и жестким, а сам он чертами и поставом головы неуловимо напомнил отца, — я требую, чтобы вы прекратили этот разговор, принц Торден.

Эйрих нечасто называл его так.

— Слушаюсь, — ответил он, — мой король.

Эйрих улыбнулся — и сходство с отцом пропало.

— Выпей со мной за будущее нашего рода, Дойл. За моего наследника.

Дойл поднял кубок и осушил его до дна. Эйрих тоже выпил, а потом спросил:

— Что ты выяснил о леди Харроу?

— Ты хочешь поговорить о ее несомненных женских достоинствах?

— Нет, о твоих подозрениях.

Когда он этого желал, Эйрих мог быть крайне проницательным.

— И не думай, что я поверил, будто ты очарован ею. Прости, брат, но я убежден, что женщину, которая покорит твое сердце, ты просто выкрадешь из родного дома и утащишь к себе в покои, а не станешь приглашать на прогулки.

— Я не варвар, — Дойл ухмыльнулся, — но, возможно, ты прав. Я действительно подозревал ее… Однако сейчас эти подозрения не важны. Тебе уже сообщили…

— Что в тебя стрелял человек из гарнизона Шеана? Да. И я желал бы знать, почему он это сделал.

— Узнаешь.

Дойл хотел было пойти в темницу сразу же — чтобы не заставлять стрелка Тони Райта ждать, — но разговор с королем (а особенно короткий обмен репликами с королевой) разозлил его, эта злость тяжелым грузом легла поверх ночи, полной мутных сновидений, и прибавилась к волнению, которое вызывала в нем леди Харроу. Злость, бессонница и волнение — худшие советчики при допросе.

Зато теперь, отдохнув немного и сбросив тяжесть злобы и напряжения, он мог заняться самым актуальным из имеющихся дел — поиском ответа на вопрос: кто и зачем хотел его убить, если только Тони Райт — не спятивший фанатик.

Подземелье замка было выморожено насквозь — от дыхания в воздухе повисали облачка пара. Ноздри щипало.

Дойл повел плечом и неспешно спустился вниз. По раннему времени он не ожидал застать в темнице никого, кроме смены охраны, но ошибся: ему навстречу вышел, сгибаясь в поклоне, Рикон.

— Милорд сегодня плохо спал? — спросил он.

— Милорд не спал вовсе, — отмахнулся Дойл. — А тебя что принесло сюда?

— Я осмелился задать несколько вопросов человеку, который стрелял в вас.

«Задать несколько вопросов» на языке Рикона обычно означало «переломать все кости, вытряхивая правду», поэтому Дойл напрягся. Но Рикон его сразу же успокоил:

— Мне передали указания милорда. Райта не подвергали… интенсивным методам поиска истины.

— Проводи, — сказал Дойл и, вопреки этому, первым пошел к красной камере. Она пока была пуста. По знаку Дойла, ее отперли, внутрь занесли тяжелый деревянный стол, бочку воды и жаровню. Она предназначалась для того, чтобы раскалять в ней клещи и прочие инструменты для того, что отец Рикон деликатно называл «поиском истины», но Дойл сразу же велел поставить ее поближе к столу и сел так, чтобы почти прикоснуться к ее горячему боку больной ногой.

Райта приволокли — его еще не допрашивали, но уже как следует избили. У него заплыл глаз, на щеках воспалялись кровавые следы ударов чем-то тяжелым. Возможно, железной перчаткой.

— Оставьте, — велел Дойл, когда Райта начали приковывать к стене.

Он часто так делал — оставлял подозреваемому видимость свободы, хотя бы такую жалкую, как отсутствие кандалов. Это мешало особо упрямым идти на принцип и упираться до последнего — хотя бы потому что они в глубине души понимали: каким бы адом ни был допрос, все может стать еще хуже.

Райт поднял голову и посмотрел, но без того вызова во взгляде, который так разозлил Дойла. Сейчас это был взгляд напуганного и уставшего человека — никакой звериной ярости и злобы.

— Итак, — произнес Дойл, разглядывая Райта, который пытался встать на трясущихся ногах, — Тони Райт, замковая стража. Успешно показал себя в последней военной кампании, после этого два года служил королю Эйриху в Шеане. А вчера совершенно нелепым способом попытался застрелить меня из арбалета. Зачем, Райт?

Райт прищурился и выдохнул:

— Вам все равно не понять. Отрубите мне голову — и дело с концом. Вы — отродье темных сил. Надо было вас попробовать пристрелить.

Дойл облизнул губы рассмеялся:

— Прости, Райт, — сказал Дойл, напрягаясь и вставая с места, — но это звучит совсем неубедительно. Ну же, ты устал, тебе больно. Достоверности ни на грош. Зачем ты в меня стрелял?

Несколько мгновений Райт стоял, выпрямившись и почти на голову возвышаясь над Дойлом, а потом повалился на колени и закрыл руками лицо. Его плечи затряслись, и он сумел выдавить:

— Милорд, они заставили меня.

Дойл прислонился к столу, сложил руки на груди и принялся ждать. Лжет он или говорит правду — будет видно. Но это звучало интересно и, пожалуй, опасно. Не было ничего хуже покушений, за которыми стояли какие-нибудь «они».

Райту понадобилась минута, чтобы отнять от лица руки и заговорить — быстро, срывающимся голосом:

— Они угрожали мне, угрожали моей жене. Я хотел… помешать, но они не оставили мне выбора. Я должен был убить вас — ради жены и сына.

Из его рассказа складывалась не слишком привлекательная картина. Некие «они» отлично знали, где именно живет семья Райта, знали, какими путями ходит его жена, более того, однажды без ключа окрыли дверь его дома. Они подловили его вечером, когда он возвращался из караула.

— У меня не было выбора, — повторил Райт.

— Угрожали жене… — протянул Дойл. До сих пор он думал, что этот выстрел — работа одиночки. Но если нет — значит, ведьмы повторяются. Того парня, Ивена, они шантажировали излечением сестры. Райта — жизнью жены. Весьма похожие схемы.

— Милорд, — подал голос Рик, — вы считаете оправданным поверить его словам?

Дойл вздохнул, взглянул на сильные здоровые руки бывшего военного и сказал:

— Запишите его показания после первого круга. Потом принесете мне.

Райт тихо вскрикнул — не от боли, а от страха перед ней.

— Вы желаете присутствовать?

— Нет, — не глядя ни на Рикона, ни на Райта, Дойл вышел из камеры и поковылял наверх. Он за свою жизнь видел такое количество пыток, что давно привык к их виду, но именно взгляд Райта и его тихое сбивчивое признание — почти наверняка правдивое — заставило его вспомнить, как однажды он сам стоял на том месте, напротив палача.