Дойл не вернул ему улыбку и серьезно сказал:

— Я начну с особняков милордов и дома леди Харроу. Мне не нравится то, что происходит. Особенно…

Он не договорил, но Эйрих понял: особенно сейчас, когда королева ожидает наследника.

— Скоро Большая охота, — произнес Эйрих задумчиво.

— Отмени. Ты уедешь, королева останется здесь, а я не смогу разорваться и защищать вас обоих.

Дойл прикусил губу — он совершенно забыл об охоте, и она была очень не вовремя.

— Не могу. Это священный праздник, если я отменю его — пойдут нехорошие толки. К тому же… Вне стен замка я неплохо постою за себя сам, а ты присмотришь за королевой, — Эйрих коснулся его плеча, — или мы поедем все втроем. Я не прятался даже во время войны, когда враг был близко. Не буду и сейчас.

Все, что Дойлу оставалось, это согласиться — у него не было никаких доказательств, способных удержать брата в замке. Значит, нужно было разобраться с ведьмами до того, как начнется Большая охота — в ближайший месяц.

С этими мыслями он начал формировать группы обыска. И первая из них должна была сегодня же обыскать дом леди Харроу. Меньше чем за час до выхода Дойл решил возглавить ее лично.

В прошлый раз в доме леди Харроу он был как гость, пусть и нежданный, и хозяйка встречала его учтивой улыбкой. Комната была очень светлой, а на стены отбрасывала блики драгоценная эмирская ваза.

В этот раз тяжелые ставни были закрыты и задрапированы широкими синими шторами, темнота едва разгонялась едкими желтыми свечами в резных канделябрах. И леди Харроу, затянутая все в тот же темный вдовий наряд, смотрела зло.

— Леди Харроу, — произнес Дойл, входя первым и заводя за собой четверых мужчин в темных одеждах — тени переодели свои обычные костюмы с масками и выглядели почти как обычная охрана, только телосложение их выдавало: гибкие и невысокие, как на подбор. — Приношу вам свое извинение за вторжение, но мы вынуждены обыскать ваш дом на предмет запрещенных магических предметов.

Ее небольшой рот дернулся и побелел так явственно, что это было видно даже в желтом свете. Глаза блеснули.

— Ваше внимание к моей персоне, милорд Дойл, настолько велико, — сказала она медленно, — что вызывает недоумение.

Дойл отвернулся и велел теням:

— Осмотреть дом. Без разрушений и хамства, но максимально тщательно. Все подозрительное — ко мне, — и только когда они рассредоточились по дому, повернулся к леди Харроу.

Сейчас она мало походила на ведьму: просто рассерженная и уставшая за день женщина, не слишком красивая. Возможно, Дойл убеждал себя в этом: ему хотелось бы, чтобы она оказалась обычной. Сейчас, глядя на нее, он не хотел даже думать о том, что будет делать, если тени что-нибудь найдут. Схватит ее за роскошные рыжие кудри, повалит на пол и прикажет связать? Будет пытать в красной камере? Отправит на костер?

При мысли об этом на языке стало горчить. Он ответил мягче, чем собирался и чем когда-либо отвечал подозреваемым:

— Не переживайте, леди Харроу. Это необходимая мера.

Она подошла к столу, взяла колокольчик и позвонила дважды. Пришел слуга и, по ее приказу, принес еще свечей, разгоняя мрак. Она оперлась рукой о столик, коснулась пальцами вазы и спросила:

— Вы всегда обыскиваете женщин, которые вас привлекают, милорд Дойл?

У него невольно дернулась щека. Ее слова прозвучали бы достаточно оскорбительно и даже вызывающе, если бы не были сказаны так спокойно.

— Обратная зависимость, леди, — отозвался он.

— И могу я узнать, чем именно я… — кажется, она колебалась, выбирая между «привлекла внимание» и «вызвала подозрение», но не сумела определиться и ничего не сказала.

Дойл осторожно переступил с ноги на ногу, оценивая ее сомнительное гостеприимство — присесть она ему не предложила. Как глава королевской тайной службы в доме у подозреваемой он, конечно, мог бы позволить себе любую грубость и уж конечно мог бы потребовать себе стул. Но перед леди Харроу ему не хотелось выглядеть ни грубым, ни, тем более, слабым. Поэтому он постарался сместить весь вес на здоровую ногу и ответил на ее незаданный до конца вопрос:

— В столице неспокойно, леди Харроу. Вчера…

Она вскинула голову и спросила:

— Вы хотите сказать о том, что в вас стреляли?

Она снова не закончила мысль, но это было и не нужно — Дойл отлично помнил, что она спасла его если и не от смерти, то от очень опасной раны.

— Это только кусочек, звено длинной цепи. И пока я ее не увижу целиком, я не буду иметь право на пристрастность.

— Присядем? — она указала на низкую деревянную скамью с высокой спинкой и несколькими подушками.

Дойл отказываться не стал, тем более, что от стояния неподвижно больная нога начала ныть нещадно, и, покачнувшись, сел первым. Леди Харроу опустилась на другом краю, чинно сложив руки на коленях.

И почти сразу же сверху спустился один из теней, неся перед собой какой-то предмет, завернутый в грубый кусок холстины.

— Что там?

— Милорд, вам стоит взглянуть.

Дойл забрал предмет и развернул холстину. Тень снова вернулся к обыску наверху.

— Как вы объясните это, леди Харроу? — холодно спросил Дойл.

Он держал в руках ящичек, наполненный несколькими связками остро пахнущих высушенных трав. Дойл узнал горчину, зелен-цвет и лаванду.

— Это мои травы, — ответила женщина так, словно в ее доме нашли Святейшую книгу, а не ящик трав. — Ничего волшебного в них нет — обычные лекарства. Мой лекарь — я говорила вам о нем — дал мне их с собой в столицу.

— Зачем? — Дойл наклонился так, чтобы поймать ее взгляд.

— В качестве лекарств, — отрезала она.

Дойл снова перебрал связки. Он не хотел видеть этот проклятый ящик. Но видел — и нужно было что-то с ним делать.

— Леди Харроу, если бы я просто зашел к вам побеседовать, ваш ответ был бы удовлетворителен, а мой вопрос — груб. Но я выполняю распоряжение короля. И от его имени требую объяснить мне назначение каждого из этих…

— Веников? — ее взгляд стал не просто злым, а разъяренным. Она властно переставила шкатулку с его колен на подушку и вытащила первый пучок — горчину. — Это, милорд, от жара и простуд. Это, — на свет была извлечена зелен-трава, — от ран и порезов. Это, — лаванда, — для спокойных снов. Возможно, вас это также касается, милорд? Могу сообщить, что плохо сплю.

Она произносила каждое слово с таким видом, словно давала пощечины. Глотнув воздуха, она продолжила как будто с наслаждением:

— Эти цветы называются полыний и помогают при женских болях. А эта трава — вам, милорд, она неизвестна — дана моим лекарем на тот случай, если я пожелаю быть с мужчиной, но захочу избежать бремени.