«Папа, папа! Смотри! Видишь? Вон там, наверху!» — Микеле затормошил отца, державшего в руках одну из тех петард, из которых летят искрящиеся облака.

«Где, Микеле?»

«Вон, напротив нас, смотри!»

Синьор Тродини устремил взор туда, куда указывала рука сына, и увидел.

Прямо перед ними, на террасе корпуса «Понца» творилось какое-то безумие. Сущий ад. Завеса из красного дыма.

Один из кругов ада.

Люди как ненормальные орали что-то неудобопонимаемое и пускали с таким же шумом фейерверки. Что-то вроде «Нола, Нола, будет вам хреново».

Некоторые петарды падали на теннисный корт жилого комплекса и горели там, как небольшие праздничные костры.

«Это кто там живет, в той квартире?» — спросил синьор Тродини у деда.

Ансельм Фраска, сидевший в шезлонге, настроил бинокль. Вид у него был как у австрийского генерала, разглядывающего врага по другую сторону поля сражения.

«Эта старая с…» — он собирался сказать «сволочь», но вовремя сдержался. Дети.

«Что за публику она приглашает?» — ничего не понимая, спросил он.

Кого-кого, а ее-то синьор Тродини ненавидел всеми фибрами души. Въедет на своем «мерседесе» на парковку так, словно все тут ей принадлежит. Уже три раза занимала место, отведенное Тродини, ей на это наплевать.

Сука благородная. С этими своими противными собачонками. Синьор Тродини возмущался на собрании жильцов, но она это все в гробу видала и спокойненько продолжала парковаться на чужом месте и смотреть на всех свысока.

Да кем она себя воображает?

«Да у них там вверху настоящая мясорубка, — сказал дед, а потом крикнул: — Берегись!»

Семейство Тродини укрылось за цветочными горшками.

Ракета попала в крышу их дома. Раздался взрыв, и прямо перед ними посыпались обломки черепицы и куски штукатурки.

«Да они с ума посходили! Что они делают?» — завопил синьор Тродини, подталкивая жену и дочь в сторону комнаты. «Они ведут по нам огонь. Вот еще одна. Я занял стратегическую позицию», — невозмутимо отозвался дед.

Вторая ракета взорвалась прямо у них над головами. Между четвертым и пятым этажами. Опять посыпалась штукатурка.

«Шлюха поганая. Долбаная графиня. Она что, поубивать нас всех хочет? — не выдержал синьор Тродини. — Ипполита! Позвони в полицию, а то они дом разнесут!» — закричал он жене.

«Папа, смотри!»

Из красного дыма, окутывавшего пентхаус и террасу, возникла гигантская черная фигура. Она двигалась покачиваясь, держа над головой огромный цветочный горшок Весом, должно быть, центнера в два.

«Что он делает?» — спросил Микеле.

Никто не ответил. Это был какой-то демон, покинувший ад. Он был ужасен. Он с трудом взобрался на перила и, издав дикий вопль, швырнул горшок вниз.

Прямо в центр парковки.

Горшок приземлился на «опель-астру» семейства Тродини.

Он пробил ему крышу, а колеса выгнулись наружу. Автомобилю пришел конец.

Дедушка Ансельм, господин Тродини и Микеле замерли с раскрытыми ртами, как три соляных столба.

Этого не могло быть.

Какой-то сукин сын швырнул цветочный горшок прямо в их «опель». «Опель», за который они еще не расплатились. Еще три ежемесячных платежа. «Опель» с кондиционером, электростеклоподъемниками и кожаными сиденьями.

Господин Тродини стряхнул с себя это жуткое наваждение и, повалившись на колени, воздел кулаки к небу и возопил: «Нееет! Только не „опель“! Аристократы хреновы, вы мне за это заплатите! Хотите войны — получите ее!»

Он поднялся. Схватил пластмассовый столик и прикрылся им, как щитом.

«Что ты задумал, Витторио? Что ты хочешь сделать? Витторио, иди сюда! Не сходи с ума… пожалуйста!» — жалобно звала госпожа Тродини, высунувшись в форточку.

«Молчи, женщина! Спрячься сама и спрячь дочь на кухне! Микеле, бегом, принеси сюда все петарды и фейерверки, которые у тебя под кроватью. Дед Ансельм, иди сюда».

Господин Тродини превратился в командира.

В отважного командира маленького непобедимого отряда на войне, древней как мир.

Пролетариат против гнусной аристократии.

Лицо Микеле расплылось в широкой улыбке, он сказал лишь: «Па, я мигом!»

Милаямамочка, я совсем запуталась. Кто все эти люди? Я их не знаю. Почему они в моем доме? Почему они сидят за моим столом и едят мою еду? Мамочка, я хочу, чтобы они ушли.

Джулия Джованнини смотрела на захватчиков, восседавших за ее столом. Если бы ей хватило мужества, она встала бы и потребовала, чтобы они убирались вон. Все до единого.

Оставьте меня. Я просто хочу спать.

Но мужества у нее не было ни капли. И она прекрасно знала, что его у нее никогда в жизни не было.

А ему ты сама дала ключи от твоей квартиры… и их ты тоже сама пригласила.

Почему она больше не чувствовала себя сильной? Почему она совсем не разбирается в людях? Почему позволяет всем над собой измываться? И почему эта плоскогрудая мымра сидит тут и задает тон за ужином, который приготовила Джулия? И почему этот козел не отрываясь глядит на нее влюбленными глазами?

А я? Я для тебя ничего не значу, ублюдок? Я ничего не стою. Ноль без палочки. Я нужна, только чтобы готовить тебе ужин, стирать тебе штаны и делать тебе минет?

И тут она услышала голос милоймамочки:

Звездочка моя, прекрати, ну, прекрати! Сделай это для своей мамочки. Ничего страшного. Как папа говорил? Любую ошибку можно исправить. И так просто исправить!

Ты должна заставить его за все платить.

Показать ему, кто ты.

Поняла, малышка моя?

Заставь его за все платить!

Да, милаямамочка. Да, милаямамочка. Я докажу тебе, что я не такое ничтожество. Ты увидишь, твоя дочь с Нового года стала совсем другим человеком.

Какой-то тип, чье имя она сейчас даже вспомнить не могла, повис на ней и что-то все время говорил.

Чего ему надо? Чего он к ней прицепился? Ей и без него есть о чем подумать.

Она усилием воли прогнала из головы мамочку.

«…Было бы неплохо. Немного музыки. Потанцуем. Праздник ведь. До Нового года сорок минут осталось! Поставишь музыку?» — говорил этот парень с улыбочкой, которая ей показалась отвратительной.

Лживый. Лживый, как Иуда. И он тоже считает ее ничтожеством.

«Что? Извини, не слышала?»