– Меня?

– Ты был такой бледный.

– Э-э, постой – да ты посмотри на мое отражение! Бледный, говоришь? Допустим, я не такой загорелый, как сёрфер. Но я всегда такой. Я ничуть не устал. И хватит обо мне беспокоиться. Перестань меня пугать.

– Выходит, – начала Кей, и в ее глазах загорелась убежденность, – выходит, тебе просто это не видно. Неужели ты не замечаешь, как осунулся?

– Где ты видишь? Осунулся… Сама полупрозрачная, – повысил я голос на отражение Кей в зеркале. – Чего я, по-твоему, не вижу? Смотри, вот – поднял правую руку и опустил, дотронулся до твоего плеча, левой рукой зажал нос и показал язык. Если даже видно не это, что я тогда сейчас вижу?

– Не паясничай. – Глаза Кей стали такими серьезными, что я опешил.

– Я не паясничаю, но и морочиться не хочу. Я сейчас полон энергии. И эта энергия требует тебя.

Я ее поцеловал. Она немного посопротивлялась, будто хотела что-то сказать, но тут же расслабилась. Затем отстранилась и спросила:

– Ничего не было? Странного?

– В смысле, смешного? – прекрасно ее понимая, спросил я. Подумал, что расскажи я ей о родителях, поймет все буквально, разволнуется, посчитает их за злых духов. Мне их не хотелось терять, вовсе не нужно их изгонять никуда.

– Так было или нет?

– Не было. Ничего такого на ум не приходит.

– Ведь врешь?

– С чего ты взяла?

– По глазам видно – ты врать не умеешь.

– Правильно, посмотрят на тебя таким взглядом – начнешь извиняться даже за то, что не врал.

– Не скрывай. Судя по всему, это очень серьезно. Я чувствую.

– Я рад.

– Не увиливай.

– Не думал, что ты будешь так за меня волноваться.

– А как еще? Или я неправа?

– В смысле?

Кей на мгновенье замялась, ее взгляд ненадолго разминулся с моим. Но глаза вновь загорелись, и она сказала:

– Я думала, ты мой любовник.

– Я тоже. Только…

– Что «только»?

– У меня так на это смотреть не получится.

– Почему?

– Я старше тебя на пятнадцать лет.

– Хочешь сказать, что тридцатитрехлетняя женщина слишком для тебя молода? Обрадовал. Хотя я не идеальна. Так что можешь не скромничать. Ну что – будешь моим любовником?

– Буду.

– И поцелуешь меня где-нибудь в другом месте?

Однако мы еще раз поцеловались около раковины и перешли в гостиную.

Я хотел выбросить из головы свою бледность. Однако едва начал ласкать Кей, не притрагиваясь к ее груди, как она напряглась и сказала:

– Не скрывай.

– Я не скрываю.

– Тогда ответь на один вопрос. Не хочу тебя беспокоить. Ты что, правда не видел в зеркале, как осунулся?

– Мало кто в сорок восемь лет совсем не чувствует усталости.

– Под глазами черные круги, щеки ввалились, – сказала Кей, глядя на меня.

Я замолчал. Затем посмотрел на Кей.

– Ты и сейчас такой. И в зеркале был таким же.

Я вспомнил одно произведение, в котором здоровому человеку все вокруг говорили, что он болен. До тех пор, пока он и впрямь не заболел. Не думаю, что Кей добивается подобного. Однако я сам не видел у себя никаких кругов и впалостей. Наоборот, мне казалось, что я слегка располнел. В таком случае кто-то из нас видит ирреальность. Большинство – на стороне Кей: продюсеру я тоже показался нездоровым.

Пока я размышлял, Кей тоже сидела не шелохнувшись. Будто под стать мне.

Под селезенкой опять зашевелился страх.

Если на самом деле я выгляжу не так, как в зеркале, то как мне увидеть свой истинный облик? Неужели такая дурацкая ситуация может возникнуть? Но она возникла – более того, что бы ни произошло в дальнейшем, я не могу это отрицать только из-за того, что она противоречит здравому смыслу.

– Расскажу, – сказал я. – Расскажу, только не пойми неправильно.

Кей молча кивнула.

– У меня осталось только ощущение счастья. Да, возможно, я истощен. Но в сравнении с тем другим, что может подорвать мои силы, пожалуй, серьезно беспокоиться тебе не о чем. Не стану отрицать – история прямо-таки нереальная. Для меня будет наукой.

И я начал рассказ с той ночи, когда случайно встретился в театре с отцом. По лицу Кей было видно, что она мне верит. А может, просто прятала лицо, опасаясь, что я перестану рассказывать. Но даже так я не сомневался в ее искренности.

Хотя какие мы любовники? Были-то вместе всего несколько раз. И все же меня тронуло ее чистое желание все выяснить. Может показаться беспечным, но кажется, я влюбился.

Я поймал себя на мысли: ведь и впрямь мною долго никто не интересовался. Нет, я не ропщу. Так же долго и меня никто не интересовал, ничего не поделаешь – люди отвечали мне взаимностью. Но к моему стыду, внимание Кей было для меня сродни глотку воды, льющемуся в ссохшееся от жажды горло.

Почему? Ведь еще вчера я купался в восхищении и ласке отца и матери.

Стыдно мне было перед самим собой: где-то я понимал, что это – нереальность, а вот любовь Кей – самая что ни есть действительность.

Вернувшись прошлой ночью домой, я попробовал сыграть в игру, которой меня научил отец. Взаимоотношение карт и луны совпадало с объяснением этой игры в энциклопедии.

И чем дальше я рассказывал Кей об Асакуса, тем больше склонялся к мысли, что отец и мать – существа нездешние.

Пока я был женат, все, что я делал, хоть в чем-то имело отношение к жене. Даже в ту пору, когда она меня ничем не стесняла, я ощущал себя виновным перед ней. Но и какое-то время после развода я не мог избавиться от этого чувства. И вот однажды я вспомнил это ошеломляющее чувство свободы – когда сообразил, что моими делами уже давно никто не интересуется.

На следующий день я почувствовал, как во мне снова оживает то же стеснение, что и в годы семейной жизни. Будто я собираюсь что-то сделать втайне.

Втайне от Кей я подумывал съездить в Асакуса.

– Обещай, – говорила мне она, – что больше ни за что не поедешь.

Под напором ее логики возражать я не мог.

Отец и мать – хоть и не злые и не вредные, но все же – давно мертвые существа. Появление мертвецов само по себе вполне может привести к коренному нарушению жизненного уклада, так что в этом смысле я понимал настроение Кей, пытавшейся этого не допустить.

Но что касается родителей, я никак не мог признать, что они желают мне зла.

– Хороши родители. Ты весь истощен. Глаза ввалились так, что люди ахают.