В Ставку Бад-Наухайм подъехали поздно ночью. Осталось только удивляться наблюдательности и острому зрению водителя, который умело объезжал многочисленные ямы, воронки, глубокие борозды и рытвины. Несколько удивительным выглядело то, что на дороге не встречались контрольно-пропускные пункты. Не было даже привычного КПП перед самым городом, усиленного крупнокалиберным пулеметом. Осталась только стена, укрепленная мешками с песком.

Город тоже как будто бы помертвел и обезлюдел. Не видно было танковой части, что должна была защищать Ставку Верховного главнокомандования. Казармы стрелкового полка тоже опустели. В городе военных было немного, ровно столько, чтобы поддерживать комендантский час. Может, поэтому город выглядел несколько просторнее, чем был в действительности. Ночное время только усугубляло ощущение какой-то безысходности и неминуемого краха.

Неожиданно через мрачные облака пробилась луна. На окраине города на фоне посветлевшего неба штурмбаннфюрер Гюнше рассмотрел руины древнеримской сигнальной башни. На душе как-то немного отлегло. Рядом с развалинами, едва не упираясь в них стенами, стояла католическая церковь двенадцатого века. Ее острый шпиль на фоне вдруг просветлевшего неба показался копьем, и Отто Гюнше, склонный ко всякого рода мистификациям, посчитал это хорошим знаком.

– Прибавь немного, – потребовал штурмбаннфюрер Гюнше и, откинувшись на кожаное кресло, прикрыл глаза.

Единственное, о чем он сейчас мечтал, так это окунуться в термальные источники, каковых здесь было немало. Их целебные свойства оценили в античные времена еще древние римляне: посещая бани, они восстанавливали потраченные в боях силы, залечивали раны.

Отто Гюнше чувствовал, что изрядно вымотался в дорогах, хотелось покоя и уюта. А термы великолепная терапия и отлично снимает усталость. Так что римских центурионов можно было понять.

Открыв глаза, Отто Гюнше увидел, что по обе стороны дороги его встречала средневековая торжественная архитектура. Союзники не стали бомбить город. Как полагало немецкое командование, этому факту было вполне справедливое объяснение: на его территории находился лагерь для военнопленных антигитлеровской коалиции, среди которых было немало высокопоставленных чинов, в том числе американцев и британцев.

И рейхсканцлер Гитлер мог чувствовать себя в относительной безопасности.

– Почему в городе никого нет? – произнес Отто Гюнше. – Куда они все подевались?

– Не могу знать, господин штурмбаннфюрер, – несколько растерянно отвечал Филипп. Произошедшее для него тоже выглядело большой странностью.

Подъехали к Генеральному штабу. Здесь тоже полнейшая тишина.

Прежде на всех подступах к Ставке стояли укрепленные КПП, велось парное патрулирование. Генеральный штаб был окружен двумя кольцами из личной охраны фюрера. Перед каждым бункером несли службу пулеметные расчеты в полном боевом оснащении, усиленные крупнокалиберными пулеметами. Фронт от города находился далековато, но Ставка была готова принять бой на случай возможного десантирования союзников. И вот теперь там, где еще несколько дней назад бурлила жизнь, было на удивление необитаемо.

Отто Гюнше прошел в здание Генерального штаба. Коридоры были пустынны. Спустился в блиндаж фюрера. Опять пусто. Неприбранно, повсюду валялись бумаги, обрывки газет, прочий мусор, как если бы помещение покидали в большой спешке.

Штурмбаннфюрер Гюнше поднялся вверх по десятиметровой лестнице и увидел, как из двухэтажного здания, где размещался фюрер с Евой Браун, вышел крупный плечистый шарфюрер, в котором Отто Гюнше узнал ординарца Гитлера.

– Что здесь происходит, Ганц? Где фюрер?

Увидев личного адъютанта Адольфа Гитлера, шарфюрер распрямился в свой немалый рост и громко произнес:

– Господин штурмбаннфюрер, фюрер со своим штабом срочно выехал из Ставки на станцию близ Гисена. Оттуда он направляется в Берлин.

Действительно на станции около Гисена стоял поезд фюрера, на котором в случае крайней необходимости он мог бы оставить Бад-Наугай и выехать в Берлин. Вот только никто не мог предполагать, что отъезд может случиться столь быстро. Очевидно, у фюрера имелись весьма серьезные основания, чтобы поторопиться с отъездом. Ведь поначалу предполагалось, что он пробудет здесь достаточно долго.

– Сколько здесь человек?

– Нас шестеро ординарцев. Приберем Ставку, а потом также выезжаем в Берлин.

– Когда именно вы планируете выехать?

– Основную работу мы уже выполнили, думаем, что послезавтра мы отправляемся в Берлин.

– Тогда до встречи, – отвечал Гюнше и широким шагом направился к ожидавшей его машине.

Пусть дерутся за каждую улицу

Совещание затянулось, настенные часы пробили два часа ночи, но еще не успели обсудить даже и половину намеченных вопросов. Основным докладчиком был начальник штаба сухопутных войск генерал-полковник Гудериан, отрапортовавший о том, что значительная часть шестой танковой армии оставила свои позиции и двинулась по направлению к Восточному фронту. Пятая танковая армия, двигавшаяся следом, отступала с боями, нанося американским и британским соединениям серьезный урон.

Гейнц Гудериан вновь высказал уверенность, что русские будут наступать на фронте Вислы в ближайшие часы, и убеждал, что следует выстраивать эшелонированную оборону. Гитлер, пребывая в скверном настроении, сослался на прогноз Шустера Курта[28], утверждавшего, что в ближайшие часы несколько дней будет нелетная погода, а русские вряд ли отважатся наступать без поддержки авиации.

Генерал-полковник Гейнц Гудериан, отличавшийся большим личным мужеством, один из немногих, кто отваживался возражать Гитлеру, сказал, что русские не всегда наступают с поддержкой авиации, чаще их наступление сопровождается массированной артподготовкой.

На какое-то время в блиндаже Адольфа Гитлера повисла гнетущая тишина. Гитлер, не любивший возражений и в лучшие времена, в последние месяцы и вовсе не терпел пререканий – нередко срывался на крик. Случалось, что командующие армиями, а то и фронтами после напряженного разговора с Гитлером лишались всех постов и отправлялись в резерв.

Присутствующие помнили случай, произошедший с Гейнцем Гудерианом в декабре сорок первого, когда он предложил Гитлеру ограничить наступление, за что тот отправил его в резерв до февраля 1943-го. По возвращении Гудериан был назначен генеральным инспектором танковых войск, а с июля сорок четвертого возглавил штаб сухопутных войск.

Знавшие фюрера понимали, что в этот самый момент в его душе бушуют десятибалльные штормы, и его показное спокойствие потребовало немало волевых усилий. Неужели за затянувшимся молчанием фюрера последует более суровое наказание?

– Я знаю ваше мнение, Гудериан, – на удивление спокойным голосом проговорил Адольф Гитлер, вот только левая рука, дрожавшая более обычного, свидетельствовала о его крайней взволнованности. – Но оно ошибочно. Я соглашусь с вами, что наступление русских состоится, но это произойдет не скоро. У них для этого просто нет резервов. К Висле уже подтягиваются наши свежие дивизии, чтобы сорвать возможное наступление русских. А потом, если русские осмелятся войти на территорию Германии, то она станет для них могилой! На борьбу с большевиками поднимется весь немецкий народ! Каждый мальчик станет настоящим солдатом! Мы сделаем все возможное, чтобы защитить свой дом. Вы поняли меня, Гудериан?