Поскребышев положил письмо на край стола, куда он складывал наиболее важные сообщения, и немедленно удалился. Дослушав музыку, Иосиф Виссарионович выключил радиолу и извлек из конверта несколько исписанных листков бумаги с приложенными к ним чертежами. Внимательно перечитав и изучив рисунки, товарищ Сталин вызвал секретаря и произнес:

– Пусть приведут ко мне автора письма, хочу с ним посоветоваться.

* * *

Включив настольную лампу, Михаил Велесов разложил на столе старинные гравюры средневековых крепостей. Завтра в десять часов утра у него по расписанию лекция на четвертом курсе строительного института об оборонительно-фортификационных задачах западноевропейских крепостей.

Ситуация изменилась не только на фронте, но и в вузовских аудиториях – какой-то год назад наполовину пустые, сейчас они наполнялись студентами, вернувшимися с фронта, вынужденными ранее прервать учебу в связи с призывом на фронт. Они были разные: по возрасту, по характеру, внешности, каждый из них прошел собственный путь и имел неповторимую судьбу. Среди них встречались покалеченные, контуженные, списанные военкоматами подчистую, но что их объединяло, так это невероятное стремление к учебе. Желание наверстать упущенное. Все как один в гимнастерках, пропахшие порохом бывшие фронтовики жадно впитывали в себя каждое слово, понимая, что им предстоит строить не заграждения против танков, не бетонированные ДОТы, а красивые и удобные дома для проживания.

В чем-то Велесов им завидовал. Трижды он писал прошения, чтобы с него сняли бронь, но всякий раз получал отказ. А как бы он хотел прийти в аудитории родного института человеком, хлебнувшим военного лиха, пусть раненый, но с полным чувством того, что отдал долг родине. А так идешь по улицам, и стыдно смотреть в глаза женщинам, проходящим мимо. По их напряженным, полным неприязни лицам прочитывал их скорбные мысли: «Высокий, здоровущий, чего же это его на фронт-то не берут? Наверное, сделал какую-то справку, вот и отлеживается у бабы под боком».

Пальцы невольно вцепились в лист бумаги, на которой был нарисован чертеж средневековой крепости. Двухчасовая работа пошла насмарку! Не демонстрировать же студентам измятый лист бумаги.

Не работалось, хоть ты тресни! В голову без конца лезли разные невеселые мысли, от которых просто не было никакого спасу. Изнутри подтачивала досада на самого себя, на окружающих и на то, что так бесталанно складывается судьба.

Потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться окончательно и обрести утраченное душевное равновесие. Более всего помогал крепкий индийский чай – небывалая редкость в военной Москве. Такой чай можно было купить только на рынке, и оставалось лишь удивляться, какими путями он попадает на прилавок, за него приходилось отдавать едва ли не половину профессорской зарплаты. Но обойтись без чая Велесов не мог, в последние годы крепкий чай был для него едва ли не единственной отрадой.

Поднявшись, он прошел на кухню и поставил на газовую плиту чайник с водой и, слушая шум уже закипающей воды, нарезал хлеб и закурил папиросу. На столе лежал свежий номер «Правды», на первой странице которой были запечатлены портреты командующих армиями 1-го Белорусского фронта, успешно осуществляющих наступление на реке Висла. Вторым рядком ниже и немного поменьше в размерах были напечатаны портреты командиров корпусов и дивизий, отличившихся при взятии населенных пунктов.

На острие наступления находилась 8-я гвардейская армия под командованием генерал-полковника Василия Чуйкова. В этой армии в одной из стрелковых дивизий служил его однокашник капитан Константин Балабанов, променявший студенческую скамью на учебу в военном училище. А ведь подавал большие надежды… На фронте находится с первых дней войны, сполна хлебнувший горечи, что пришлась на Красную Армию. Дважды родителям на него приходили похоронки: в августе сорок первого, когда дивизия, в которой он служил, оказалась в «котле», а другая в декабре сорок второго, когда Костя воевал в составе шестьдесят второй армии под Сталинградом.

За все годы боев он не получил даже легкого ранения, избежал и контузии. А ведь воюя в штурмовых отрядах, он был из тех людей, кто встречает опасность с открытым забралом. На фронте подобное везение редчайший случай, и одной матушкиной молитвы, чтобы уцелеть в этой беспощадной мясорубке, было явно недостаточно. Это просто судьба. Фарт. Выпадает он только на баловников судьбы, Константин Балабанов был как раз из их числа.

Михаил поднял газету, чтобы ознакомиться со статьей, как вдруг из глубины страниц выпал фронтовой треугольник. Подняв его, он увидел, что письмо было адресовано его жене, Полине. На обратном адресе был написан четырехзначный номер полевой почты, под которым было подписано «капитан К. И. Балабанов». Не успел о нем подумать, а он тут как тут. Не очень далеко и запрятался. Наверняка очень пытливо вслушивался в его мысли. Впрочем, за них Михаилу не было стыдно, в них не было ничего крамольного, и о своем бывшем друге, воевавшем за тысячи километров от родного дома, он никогда не думал скверно. А то, что в последние годы они не общались… На то были серьезные причины.

В какой-то момент Велесов испытал необъяснимое и очень острое желание развернуть треугольник и прочитать то, что в нем было заключено. Возможно, что треугольный конвертик ответил бы на многие вопросы, мучавшие его и досаждавшие последние несколько лет, отметив рубеж окончания их дружбы, некогда крепкой. А может, он вникнет в тайну, знать которую ему не следовало?

Все может быть…

Не без труда преодолев соблазн, Михаил сунул письмо обратно в сложенную вчетверо газету. Читать статью как-то сразу расхотелось. Отпало желание и баловаться чайком, а чайник, недовольно гремуче позвякивая крышкой, требовал к себе внимания, пускал через узкий носик упругую раскаленную струю пара. Приподняв чайник, Михаил отставил его в сторону. Отсутствовала охота дописывать лекции. Как-то все разом смялось, покоробилось. Неприятно было думать о том, что у Полины от него существуют какие-то тайны. Ведь могла бы обмолвиться хотя бы словом о том, что переписывается с Константином, и ведь можно было бы ее понять – парень воюет на фронте, нуждается в поддержке и добром слове, тем более если оно будет исходить от женщины, которая по-прежнему оставалась для него небезразличной. А письмо с родины – это всегда большая радость. Но Полина промолчала, окутав переписку некой завесой секретности.

Балабанов Константин был из потомственных архитекторов. До революции в Московском строительном институте, называвшемся в то время Первыми московскими строительными курсами, преподавал еще отец Кости. И конечно же, он рассчитывал, что сын продолжит семейную династию. Но ожидаемого не произошло – Константин ушел с третьего курса института и поступил в военное училище, так и не признавшись опечаленному родителю, в чем была причина столь неожиданного решения. А имя этой причины – Полина Артамонова, кареглазая девушка с короткими русыми волосами и гибкой лебединой шеей. Как он мог оставаться учиться дальше, когда девушка, которую он любит, предпочла ему другого. Видеть ее каждый день и понимать, что они никогда не будут вместе, было для него очень мучительно. Чего же обрекать себя на такие страдания…